Эдвард Кэри - Заклятие дома с химерами
— И чесаться, чесаться, чесаться.
Пока мы бежали к своим кроватям, я заметила, как наши тени пляшут в свете свечи. Но затем я поняла, что это были не тени, а неисчислимое множество спешно убегавших насекомых.
— Спасибо, что рассказала нам свою историю, Лосси Айрмонгер.
— Люси Пеннант.
— Спасибо.
— Спасибо.
— Я перескажу вам ее в любой момент, когда вы этого захотите, — сказала я.
— Перескажешь?
— Перескажешь?
— Да, конечно.
— Мы были бы очень рады.
— Я никогда ее не забуду, — сказала я.
— Вот это сила духа! — воскликнул кто-то.
— Вначале все так говорят, но потом забывают.
— Может, она не забудет.
Несмотря на расчесанные, слегка кровоточившие ноги и одеревеневшую руку, я каким-то образом сумела заснуть.
На следующее утро рука все еще болела. Одна из Айрмонгеров взглянула на пятнышко в месте укола миссис Пиггот и сказала, что со мной все в порядке и что уже практически ничего не видно. По правде говоря, рука не волновала меня так сильно, как укусы на ногах. После завтрака, когда нас выстроили для осмотра, я услышала рев локомотива, который мчался в Лондон, где осталось все то, что я знала. Мне разъяснили мои обязанности. Я должна была чистить строго определенные камины наверху. Как я узнала, это было привилегированное положение — гораздо лучшее, чем работа на Свалке. Для начала мне велели почистить камины внизу, чтобы набить руку, прежде чем с наступлением ночи, когда семья отойдет ко сну, отправиться на верхние этажи. Они наблюдали за мной и все время делали замечания. Меня снабдили проволочной щеткой, ведерками, совками и свинцовым бруском, предназначенным для чистки каминных решеток. Также я должна была носить с собой кипы старых лондонских газет, чтобы сворачивать их и наполнять ими камины, после чего класть сверху несколько прутьев, а на прутья — несколько кусков угля. Они были очень щепетильными в этом вопросе. Все недогоревшие угольки следовало класть обратно в камин, чтобы использовать следующей ночью; крупные угли — собирать в металлическое ведерко, а пепел — ссыпать в самое большое из ведер, чтобы потом отнести его в специальную комнату, где собирали пепел со всего дома. Это было большое, покрытое сажей помещение, и все, кто в нем работал, были грязными и перепачканными копотью. Они громко кашляли, их глаза все время слезились, а под носом у них были черные полосы. Но эти люди были очень жизнерадостными и благодарными за то, что им позволено работать в доме. Лучше быть внутри, чем на Свалке, говорили они.
Мое обучение заняло бóльшую часть утра, и меня постоянно подгонял младший дворецкий мистер Бриггс, мол, я могу работать быстрее, еще быстрее. Я была так занята, что временами забывала, кто я такая, и становилась просто еще одним человеком, чистившим камины. Мог пройти целый час, прежде чем я вспоминала о том, кем была до прибытия в Айрмонгер-парк, и о том, что у меня были отец и мать. Работая, я все больше и больше думала о спичечном коробке в комнате миссис Пиггот. Я поняла, что меня тянет к нему все сильнее и сильнее. Что за суета из-за спичечного коробка, сказала я себе. Соберись. Когда отправлюсь наверх, сказала я себе, в более обширную часть дома, я останусь в одиночестве и буду шепотом рассказывать себе все о своей жизни. Повторяя это вновь и вновь, я сохраню себя, не позволю себе исчезнуть. Моя голова должна быть всегда занята. Я должна нарушить правила и исследовать дом, должна отправиться в места, которые мне не следует посещать, должна проникнуть в комнаты. Я должна это сделать. Я Люси Пеннант — вот кто я такая, и нет никакого смысла суетиться из-за спичечного коробка.
За обедом, ближе к концу, ко мне подошел мистер Бриггс. Он не спускал с меня глаз целый день. Мистер Бриггс спросил меня, почему я не ем содержимого моей ложки.
— Это городская грязь, правда, сэр? — сказала я. — Я, пожалуй, откажусь.
— Городская грязь? — повторил он. — Кто тебе сказал? Это сахар со специями. Дорогими специями. То, что мы можем их есть, — привилегия. Эти специи поддерживают силы и не дают тебе заболеть. А вкус просто чудесный. Попробуй.
— Нет, спасибо, сэр, — сказала я. — Я лучше не буду.
— Попробуй.
— Я не голодна.
— Попробуй немедленно, Айрмонгер, или я буду вынужден привести кого-то, кто поможет тебе это сделать. Съесть то, что в этой ложке, очень важно, это поддержит твое здоровье.
— Правда, сэр, я не хочу.
— Не хочешь? Не хочешь?! Какая разница, чего ты хочешь? Ты — Айрмонгер-служанка. Хотеть могут те, кто наверху. Ешь, или я буду вынужден впихнуть ее в тебя силой. И я впихну ее в тебя. Я бы не хотел сделать тебе больно, впрочем, я всегда бываю аккуратным. Просто попробуй, — сказал он. — Сейчас же.
Мне пришлось поднести это месиво ко рту и слегка лизнуть его. Смесь была сладкой, и от нее по всему телу разливалось тепло. Я почувствовала себя так, словно стала чуточку добрее.
— Глотай, — сказал он.
Я повиновалась и почувствовала счастье, которого не ощущала уже долгое время.
— Ну что? — спросил он.
— Мне нравится, — сказала я.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал он, ухмыляясь. — Знал!
— Мне правда нравится, — сказала я, доев.
— Конечно, — сказал он. — Такое просто не может не нравиться.
Вторую половину дня и вечер я все так же практиковалась с каминными решетками. Это продолжалось до тех пор, пока не раздался рев вернувшегося из Лондона поезда. Мы отправились ужинать. Растолкав других Айрмонгеров, я села на скамью рядом с той носатой девушкой, которая отказалась слушать мою историю.
— Расскажи мне о себе, — сказала я. — Я хочу знать.
Это была маленькая, бледная и истощенная девушка с грустным выражением лица и длинным носом, но ее кожа еще не приобрела серый оттенок, свойственный многим Айрмонгерам, а ее губы были розоватого цвета. Когда я села рядом с ней, она продолжила есть так, словно меня здесь не было.
— Ты помнишь свое имя? — спросила я.
— Айрмонгер, — сказала она.
— Меня зовут Люси Пеннант, — шепнула я.
— Боже, как будто я сама этого не знаю!
— А ты назовешь мне свое имя?
— Знаешь, здесь ходит целая толпа чертовых Люси Пеннант. Их здесь как грязи. Девчонок просто накрыло, они шепчут это себе под нос в судомойнях, на кухнях и в прачечных. «Люси Пеннант» на разные лады — они часто ошибаются. Я слышала, как одна Айрмонгер бормотала что-то о Лерки Пенбраш. Так что, Лерки, меня от тебя уже тошнит, если хочешь знать. Меня от тебя воротит!
— Тогда скажи мне свое имя, если ты его еще помнишь.
— Я помню свое имя. Помню! Кем ты, черт возьми, себя возомнила?
