Клод Изнер - Встреча в Пассаже дАнфер
Обзор книги Клод Изнер - Встреча в Пассаже дАнфер
Клод Изнер
«Встреча в Пассаже д’Анфер»
Осень, и снова — осень. Осень крадется тихо.
Песни осенней скрипки ветер зовут и холод.
Мы закрываем шторы, мы переводим стрелки.
Листья ложатся наземь — антигоны и филомелы…
Хрупкие их останки сжигает могильщик-дворник.
«О бедный Йорик!» — смерти легло дыханье
Изморозью на стеклах…
Нашей мужественной Мари-Франс Жиро
Памяти нашего дорогого друга Ива Жибо
Клодине и Фабьену Лезаж, нашим давним соратникам по ассоциации «Эскло»: «Мы добирались туда пешком… и ночевали в лесу, под деревом»
Артисту Алену Манжено
Всем нашим дорогим и любимым
Благодарим Франсуазу и Мишеля за то, что позволили нам использовать название их книжного магазина «Эльзевир» в Монтрее
ПРОЛОГ
Эта планета не раз сталкивалась с небесными телами, которые миллиарды лет вращались вокруг Солнца. От нее откалывались куски и устремлялись в открытое космическое пространство.
Однажды осколок весом в несколько тонн отделился от остальных. Гравитационные поля планет, чей путь он пересекал, влияли на траекторию его полета. Космические тела из пояса астероидов, расположенного между орбитами Юпитера и Марса, врезались в гигантский осколок, и он дробился на осколки поменьше. Таким образом, когда по окончании странствия длиною в двадцать миллионов лет осколок достиг одной небольшой планеты, он весил уже не более полутоны. Летя навстречу новому препятствию, он ворвался в атмосферу Земли, где и распался на части. По мере приближения к поверхности Земли его скорость уменьшалась, и последнюю часть пути он летел практически вертикально.
Жаркой августовской ночью 1895 года он рассыпался метеоритным дождем над лесом Монморанси.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Лес Монморанси, среда, 14 августа 1895 года
От земли шел пар. Легкий ветерок освежал подлесок, где пахло грибами, влажной травой и мятой. Растянувшись на траве перед своей хижиной, Жеробом Дараньяк глядел на небо поверх крон каштанов. Внезапно он понял, что мешает ему заснуть. Жеробом оперся на локоть. Что-то должно произойти, интуиция его никогда не обманывала. Ослепленный светом луны, он поначалу ничего не мог различить. Потом увидел, как на небе появился ослепительно яркий огненный шар. Он непрерывно уменьшался, как будто таял. Жеробом пригляделся. Нет, это ему не примерещилось. Шар исчез, но оставил в небе широкий, похожий на столб дыма след, изгибающийся, словно сказочный исполинский змей. Который, в свою очередь, постепенно тускнел, пока не распался на отдельные клочья.
Поместье Гюго Мальпера в Домоне
На веранде при свете свечей, обмахиваясь веерами, сидели две дамы. Внезапно воздух заискрился. Искры не были красно-желтыми, как от углей, они носились вокруг серебристым вихрем.
— Ой, что это? Они кусаются?
— Да это же не комары, а светлячки.
— Терпеть не могу всех этих насекомых…
— Сюзанна, ты заметила, что сегодня вечером нас собралось только девятеро из тринадцати? — воскликнула высокая худощавая молодая женщина с пучком на затылке.
— Ошибаешься, Ида! Ты забыла про нашего гостеприимного хозяина! — возразила ей собеседница, полноватая блондинка в кружевной мантилье. — Нас осталось десять: Эмиль Легри и твой отец уже на небесах.
— Должен быть кто-то еще один!
— С чего ты взяла?
— Потому что я все отлично помню, хотя в семьдесят шестом году, когда этот чудак Эмиль Легри создал ассоциацию, мне было всего тринадцать. А ты старше на восемь лет.
— Что ты говоришь! На целых восемь лет? Не может быть!
— Так и есть! Отец хотел, чтобы я завершила музыкальное образование, а мои уроки сольфеджио оплачивал месье Легри. Поэтому я должна была присутствовать на ваших собраниях. Как же скучно мне было сидеть в пыльной, пропахшей плесенью книжной лавке этого плешивого старика и слушать ваши нескончаемые разговоры!
— Плешивого? Ты про кого это?
— Про Эмиля Легри, про кого же еще!
— Неужели тебе было тогда всего тринадцать? Не могу в это поверить! Ты была выше меня на целую голову и отлично пела.
— Ну да, я была высокой для своего возраста. Думаешь, мне хотелось петь в начале каждого заседания ассоциации этот дурацкий гимн?
Как маяк Александрийский
Шарль Фурье ведет по жизни…
— Страшно подумать, сколько лет прошло с тех пор! И ведь мы не становимся моложе…
— Говори за себя! У меня еще вся жизнь впереди!
— Ну, знаешь, голубушка…
— Спокойствие, дамы, спокойствие, давайте хотя бы на время забудем о ссорах, — вмешался жизнерадостный господин с очень широкими бедрами, появляясь на веранде.
— Вы правы, Виржиль, мы замолкаем.
Гюго Мальпер был не в духе: почти все гости прибыли с опозданием и набросились на угощение так, будто перед этим постились не меньше месяца. Теперь, насытившись, они подобрели и готовы были, забыв о взаимной неприязни, обниматься со слезами на глазах.
— Лицемеры! Конечно, брюхо себе набили, теперь можно и вспомнить про «дорогого Эмиля Легри», — ворчал он, шагая по аллее между фруктовыми деревьями.
Эта традиция возникла в 1880 году, через три года после кончины их благодетеля: они устраивали торжественный ужин, и перед десертом один из членов ассоциации должен был произнести речь в память об Эмиле Легри. На этот раз пришел черед Эвариста Вуазена. Он уже сделал большой глоток шампанского, очевидно, для храбрости, но Гюго Мальпер потребовал сделать перерыв, сказав, что ему надо срочно сходить на псарню, проведать собаку, у которой болят зубы.
— Господа пока могут сыграть партию в бильярд, а дамы, угощаясь мадерой, записывать результаты!
Все охотно согласились. На самом деле собаки были совершенно здоровы — Гюго Мальпер просто не мог дождаться момента, когда гости наконец уедут, и хотел от них немного отдохнуть. В свое время именно он, питая теплые чувства ко всем, кто был, как и он сам, преисполнен благодарности по отношению к Эмилю Легри, предложил проводить эти ежегодные встречи здесь, в своем поместье в окрестностях Домона, и назначил памятной датой тот самый день, когда познакомился с Эмилем. Но теперь эти люди не вызывали у него ничего, кроме раздражения. Он уже давно собирался отменить ежегодную пирушку, да только все не решался объявить об этом.
Гюго Мальпер толкнул узкую створку загона, обогнул колодец и пошел вдоль ряда вольеров. Питомцы встретили его нестройным лаем. У Гюго была тридцать одна собака: кобели и суки, чистокровные и беспородные, молодые и старые. Их объединяло то, что все они остались без хозяев и заменили Гюго детей — его супруга Каролина погибла сразу после свадебного путешествия в Бретань.
Проведав собак, Гюго не спешил возвращаться к гостям: он постоял немного, глядя на свой маленький замок, копию дворянской усадьбы XVI века, возведенный во времена Второй Империи по чертежам его деда. Чересчур много башенок и столько окон, что ни одна прислуга в доме не задерживается… Последняя, мадам Бонефон, осталась в услужении у Мальпера только потому, что нашла компромисс: она мыла половину окон осенью, а другую весной.
— Куда он запропастился, этот Апорт! — воскликнула Ида. — Вечно он занят своими собаками! А на кухне дожидаются два торта-безе с лимоном, да и суфле с ромом скоро наверняка опадет.
— Ты же знаешь, Гюго обожает животных. Только не вздумай назвать его этим прозвищем в глаза — он его терпеть не может!
— А что такого?! Я же не обижаюсь, когда меня зовут Восьмушкой![1]
— Тебе это подходит! В отличие от меня: думаешь, приятно, когда тебя называют Ни-То-Ни-Се?
— Кстати, я забыла, а какие прозвища у остальных? — поинтересовалась Ида. — Я восемь лет не посещала эти ваши собрания, а сегодня приехала только ради тебя.
— Так заведи записную книжку! Смотри: вон тот старик, такой упитанный, что стоит у камина, это Виржиль Сернен. Редкий бабник, что, впрочем, не помешало ему сделать шестерых детей. Его жена, бедняжка, родами и умерла. Ну, дочерей-то он уже всех замуж пристроил. И теперь, несмотря на постоянные боли, изображает Дон Жуана.
— Боли? А что с ним такое?
— Почечные колики. Приступы случаются у него каждые три-четыре месяца. А прозвали его Мухоловкой!
— Почему?
— Он — любитель земноводных. У него в ресторане стоят аквариумы со всякими ящерицами и змеями… Тьфу, какая гадость!
— О, а вон та пара мне знакома! Это Рен и Лазар Дюкудре! Они держат магазин игрушек, и прозвали их Юлой и Волчком. А старикашка с волосами желтоватого цвета… погоди, как его… Ах да, Максанс Вине!
