Светлана Смирнова - Тринадцатый
Кто объяснит, что толкнуло Пирата, подняв хвост, побежать под проезжающий грузовик в одну из очередных прогулок. Смерть кота сразу бы убила бабушку Фросю. Когда она увидела искалеченное тело своего любимца, сердце её остановилось, и в эту страшную секунду бабушка обратилась с мольбой к Всевышнему. Всевышний, не занятый важным вселенским вопросом, что бывает очень редко, — её услышал. Был спешно отдан приказ: «Просьбу удовлетворить». А так как Тринадцатый парил без работы, послали его. Правда, в канцелярии назначили расследование.
Самоубийство дело подозрительное, и, к тому же, душе кота было отмерено пятнадцать лет жизни.
Расследование затянулось на длительный срок. В конце процесса, адвокат самоубийцы произнёс оправдательную речь и душу — оправдали. Был вынесен приговор: Душа не виновна, тело само решило себя уничтожить. Предшественника отправили на заслуженный отдых, а Тринадцатому надлежало ещё три года проработать котом. До окончания земного пребывания службы души бабушки Фроси. Эти три года стали для Тринадцатого кошмаром. Бабушка Фрося быстро оправилась от удара, но прогулки раз и навсегда были отменены. Пирата любовно заточили в одной из многочисленных комнат коммунальной квартиры.
Никто не спорит, тело было старым, но душа-то была новая, молодая. И на удивлении бабушки Фроси, Пират завёл новые привычки. Сразу же после выздоровления, отказался от молока и рыбы. На третий день голодовки, бабушка поплакала и купила колбасу. Вегетарианцу — тростнику еда пришлась по вкусу.
Соседкам поведения кота бабушка Фрося объяснила на свой лад: — «Видно хорошо его шандарахнуло». Гладила Пирата по спине и добавляла: — «Главное при мне остался. Есть Бог на свете». «Есть, есть!» — ехидно поддакивал про себя Тринадцатый и старался побольнее укусить старушку за руку сточёнными зубами.
Так пролетела зима. Пират её проспал. А что ему ещё было делать? Ловить мышей? До такого неприличного поведения он не опускался. Но с приходом весны начался кошмар. В душе кота, что — то проснулось и забурлило. Пират с трудом запрыгивал на подоконник и всю мартовскую ночь слушал песни соседских котов. Если старушка закрывала форточку на ночь, он начинал ей мстить. Голосил всю ночь, обзывая хозяйку страшными словами, на свой кошачий лад. Пират не прекращал свои рулады, пока не начинали возмущаться все жители огромной коммунальной квартиры.
Бабушка под напором соседей открывала форточку. Тринадцатый понимал, что поступает не правильно, но ничего не мог с собой сделать.
Его манила неизведанная жизнь, непонятные запахи, шум и крики соплеменников за окном. Он, то мяукал, то старался прыгнуть на настенный ковёр, то катался по истёртому половику.
А, когда, Пират стал ставить метки, что не делал уже года два, бабушка накинула на голову чёрный платок, взяла из копилки деньги, отложенные на смерть, и исчезла на целый день. Вернулась она только к вечеру. Довольная старушка вошла в комнату с пузырьком в руке. Долго хозяйка сидела на стуле, глядя в одну точку. Пирату было скучно целый день без бабушки, и он заскочил к ней на колени.
— Ага! Вот ты голубчик и попался! Счас, счас, мы с тобой разберёмся, перестанешь меня пугать, да со свету сживать. Стыд — то, ведь от людей, какой. Тебе ведь, Пиратушка, тринадцатый годок пошёл, не видишь ничего, ели ноги передвигаешь, а туда же на крышу собрался. Не стыдно тебе? Она шершавой рукой гладила его по седой шерсти.
— Что сам пришёл — хорошо. Значит, не всё у нас с тобой потерянно. Значит, вылечу я тебя. Старушка, что было сил, скрутила Пирату хвост. От неожиданности и боли кот дико замяукал, оскалив пасть. Другой рукой бабушка проворно влила всё содержимое небольшого пузырька в открытую глотку кота. Затем, отбросив пустой пузырёк, быстро сомкнула кошачьи челюсти, и как он не вырывался — руки не разомкнула. Пирату ничего не оставалось, как проглотить влитую горькую жидкость. Он ещё некоторое время поборолся с бабушкиным произволом, но через час в маленьком кошачьем сознание появилась истома и умиротворение. Душа ни куда не рвалась, ей ничего не хотелось. Пират ощутил все свои тринадцать лет. Остальные два года он безропотно терпел бабушкину любовь и заботу. Стал лакать молоко, есть рыбу и провожать хозяйку из комнаты на кухню и обратно. Пират был образцовым котом.
И только одна мысль иногда выплывала на поверхность его кошачьего ума: «Я ведь совершенно ничего не познал. А хотел, очень хотел». Пират жмурился и больше всего на свете в эту минуту ненавидел свою хозяйку.
Душа переворачивалась в старой шкуре от несбыточных желаний. «Нет, нет, я ни когда больше не соглашусь на такую работу! Хочу обратно…» — куда «обратно» он вспомнить не мог.
Пират со смирением встретил смерть хозяйки. Поплакав два дня — на третий околел. Душу хозяйки, впоследствии, он ни когда не встречал, да и не стремился к этому. Тринадцатый друзей не имел, врагов не нажил. Был, правда, один летун, тот который бросил Пирата, но этот тип хорошо маскировался, его трудно было поймать. Такими делами, как самоубийство без должного на то разрешения, а не по своей прихоти, не хвастались. Тринадцатый считал его своим личным врагом.
Распределение
Из канцелярии, весь, сияя, вылетел очередник. Он извивался и парил в неестественных позах. Его ходатайство утвердили.
— И по секрету скажу, Его Душейство сегодня в настроение. Так смеётся, хи-хи, прямо бальзам на мантию. А как шутит, как шутит, вам бы у него поучится.
Счастливчик щелкнул по нимбу Тринадцатого и хохоча вылетел из приёмной. Сразу же над дверью канцелярии замерцало табло: «Не шуметь».
От щелчка Тринадцатый проснулся, зевнул, чертыхнулся и замер. Табло, фыркая и искрясь, выдавило его номер. Он быстро начал разглаживать мантию и уже собирался поправить нимб, как неведомая сила, одним рывком всосала его в кабинет.
Кабинетом, где заседала комиссия, называлось огромное пространство, очерченное двумя рядами парящих чиновников высокого ранга. Во главе всех, выше нимба на два, парило Его Душейство.
По всему пространству, словно рекламное панно, колыхались транспаранты с цитатами из речей Самого. Ярче всех был выведен самый любимый лозунг Душейства: «Души прекрасные порывы!» Каждый входящий понимал его на свой лад, и чаще всего это понимание зависело от сути дела решающегося в этом кабинете. Тринадцатый воспринял его, как угрозу.
— Ваше Душейство, перед вашим взором душа за номером 13131313—13. Разрешите зачитать несколько строк из персонального дела?
Зачирикал пятый клерк низшего сословия, лишь только Тринадцатый влетел в кабинет. И, не дождавшись разрешения, он начал оглашать скудное досье.
