Мария Барышева - Мясник
— Анастасия Андреевна, я сделал все, как вы сказали, — пальцы Вадима беспокойными бледными паучками бегали то по галстуку, то по поле пиджака, беспрестанно поправляя их и одергивая. — Может, вы плохо отсмотрели материал, устали…
— Где ты был вчера?
— Ну какое отношение моя личная жизнь…
— Прямое отношение! — золотистые ногти резко щелкнули по крышке стола. — Ты, мальчик, не зарывайся и не забывай, на чем ты здесь держишься! Кроме меня в тебе здесь никто не заинтересован, так что молчи и слушай, что тебе говорят! Я еще раз спрашиваю, почему ты так отвратительно подготовился к передаче?! Откуда такие топорные вопросы?! Я же заранее тебя предупредила — у тебя было полно времени! Откуда такое легкомысленное отношение к работе?! Личанская же сидела и откровенно издевалась над тобой, да и над всеми нами заодно! Не будь я на выезде, я бы ни за что не пропустила это в эфир! Идиот!
— Я просто…
— Я предупреждала тебя, что с твоей стороны беседа должна строиться на предположениях, о которых Личанская будет высказывать свое мнение, ты же подал все как уже доказанный факт! Мы не имеем никакого права делать подобных заявлений! Наверняка мэра хватил удар, когда он увидел твое художество.
— Александрову и так все время что-нибудь мерещится, так что ничего с ним не будет, — пробормотал Вадим, подходя к ней. — К выборам он всех приволжских гадалок и колдунов сюда созовет! Настенька, ну успокойся, ну, пожалуйста. Может, я и ошибся где-то.
Анастасия Андреевна встала и прислонилась к крышке стола, слегка наклонившись вперед, и взгляд Вадима невольно скользнул в глубокий вырез пиджака начальницы, в ложбинку между двумя аппетитными персиковыми полушариями, надежно и высоко поджатыми лифчиком. Уж что-что, а грудь у редактора была что надо — и большая, и по-девчоночьи крепкая, почти не обвисшая, в отличие от всего остального — уж Вадим-то это хорошо знал. Два достоинства были у Анастасии Андреевны — бюст и крепкая рука, которая держала за Вадимом его место.
— Под конец ты своими вопросами и вовсе сдвинул ее с темы. Теперь…
— Ну, Настенька… — Вадим бросил бумаги на соседний стол и вплотную придвинулся к редактору. — Ну наверняка ведь можно что-то исправить. Ну хочешь, я прямо сейчас звякну твоей Личанской, и пусть она меня…
— Дурак! — резко бросила Анастасия Андреевна и попыталась выпрямиться, но Вадим, старательно улыбаясь, оттолкнул ее обратно к столу, что удалось ему не без усилия — редактор была женщиной крупной и на несколько сантиметров его выше. — Не липни, нечего! Нашел место!
— Да ладно, все свои… Ну, не сердись, Настюша, от злости кожа портится… Ну, ударь — хочешь?! Только не по лицу и не по…микрофону, — успокаивающе бормотал Вадим, а его руки уже скользили по лайкровым ногам начальницы, неназойливо, но уверенно тянули вверх край узкой юбки. Анастасия Андреевна крутила головой, уклоняясь от губ молодого журналиста, и жарко шипела, отклоняясь все дальше и дальше к столешнице:
— Отстань! Да прекрати! Обалдел что ли?! Пусти! Ты головой-то думай иногда! Еще не хватало — меня на рабочий стол заваливать, как девчонку сопливую! Вылететь хочешь?!
При желании она без труда могла бы оттолкнуть его и уйти, но Вадим знал, что редактор этого уже не сделает. Ее выражение лица и движения начали резко менять полярность, злой лед в глазах взломался, выпустив на волю горячую масляную страсть, и женщина уже не столько отбивалась от Вадима, сколько прижимала его к себе, а он продолжал шептать:
— Да ладно… ну что ты… Ну, ведь хочешь, да? Хочешь?! Ну, давай, а?! — пальцы одной руки Вадима зацепили резинку ее колготок, в то время как пальцы другой привычно освобождали из петель пуговицы яркого пиджака. — Ну, как ты хочешь?..
— Дверь хоть закрой!
Ну наконец-то! Как нос чешется! И когда она перестанет поливать себя этими мерзкими духами… «Сюр»… «Де сюр»… не помню. У Ларки запах не в пример приятней…
Вадим подчинился и запер корреспондентскую. В отличие от редактора ему было как-то все равно — зайдет сюда кто, не зайдет… Главное, чтобы стол выдержал, благо на нем он еще у Анастасии Андреевны прощения не просил ни разу. Стол был красивый, черный, блестящий, дорогой.
Но стол выдержал. Он стоял в корреспондентской уже год и видывал всякое.
Двадцать минут спустя Анастасия Андреевна слегка вспотевшая и раскрасневшаяся, тщательно накрасила губы, еще раз осмотрела себя и потянулась за бумагами, которые Вадим бросил на соседний стол.
— Я временно прощен? — осведомился журналист, приглаживая разлохмаченные любвеобильным редактором волосы. Женщина улыбнулась ему снисходительной сытой улыбкой и начала перебирать бумаги.
— Скажем так: пока обсуждать это не будем. Здесь все, что я тебе давала?
— Да, все.
— Хорошо, — редактор встала, аккуратно сложила бумаги в папку и спрятала в пакет. Вадим открыл перед ней дверь корреспондентской, и они вышли.
— Ты мне машину не дашь? — спросил он. — Надо скататься в одно место, срочно. Минут на сорок, не больше. Ты же все равно пока здесь будешь, да?
— Ладно, бери, — на удивление легко согласилась Анастасия Андреевна. — Только не задерживайся — мне через час нужно уехать.
— Лады, — обрадовался Вадим, — тогда я сейчас захвачу кое-что и заскочу к тебе за ключами.
— Да, да, — рассеянно отозвалась редактор. Вадим ей был уже неинтересен.
Зайдя в свой кабинет, она положила пакет на стул и подошла к зеркалу, пристроенному на стене — большому, в аляповатой массивной оправе в виде переплетенных стеблей и чудных, не существующих в природе листьев. Это зеркало резко выделялось на фоне строгой, сугубо деловой обстановки, непостижимым образом перекашивая всю эстетику интерьера, и подходило к редакторскому кабинету так же, как галстук-бабочка к военной форме, но Анастасии Андреевне на это было наплевать. Зеркало ей очень нравилось, это была ценная вещь, подаренная «Веге» прилюдно, и именно Анастасия Андреевна в свое время настояла на том, чтобы зеркало висело у нее в кабинете, а не где-то еще, как этого кое-кто хотел.
Редактор поправила прическу, сложила губы и покатала их друг о дружку, потом отступила назад, чтобы более-менее увидеть себя целиком, — высокая, полная, не лишенная привлекательности женщина, но привлекательность эту уже ощутимо подточило время. Внимательные глаза Анастасии Андреевны быстро оббежали отражение, без труда подметив все безжалостные признаки неумолимо накатывающейся старости — подметив критически, но без особого расстройства — она привыкла не расстраиваться. Время еще есть, и, вразнос прожив молодость, теперь Анастасия Андреевна пила жизнь разборчиво, со вкусом, в свое удовольствие — именно так, как мечтала когда-то молоденькой девчонкой, готовя скудный ужин на засаленной страшной плите в коммунальной кухне и огрызаясь на реплики склочных соседей. Пусть иногда и задевает слегка натянутая страсть любовников, это не так уж важно. Сейчас у нее есть все, что имеет отнюдь не каждая молодая и красивая. Только вот ноги… — в последнее время начали сильно болеть ноги. А так — ничего. Еще вполне ничего. Она попыталась приподняться на цыпочки и слегка охнула от боли. «Полная и стройная пантера!» — с усмешкой подумала Анастасия Андреевна. У кого это было? У Ремарка, кажется.
