Гарольд Лоулор - Заклятье для ведьмы
Это оказалось моей ошибкой и почти моей гибелью.
***В тот день, когда была опубликована «Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл», в мой кабинет вошла Энн.
— Она здесь.
Я был занят написанием другой статьи, пытаясь отшлифовать текст, и не хотел, чтобы меня прерывали. Я спросил раздраженно:
— Кто бы это мог быть?
— Красотка-ведьма из Гэллоус-Хилл.
— О боже, — произнес я, отодвигая от себя пишущую машинку. — Полагаю, что она не в восторге?
— Ну, большого букета алых роз для любимого биографа у нее точно нет, — призналась Энн.
Я почувствовал угрызения совести, что было совершенно искренним. Прочитав опубликованную колонку, я не был полностью удовлетворен. Когда писал, то намеревался сделать ее в жанре легкой сатиры, но, как я уже сказал вам, юмор иногда затягивает, и, когда дочитал напечатанное, даже до меня дошло, что я слишком бесцеремонно и даже злобно рассказал о Марии Лойос.
Поэтому, когда вернулся в гостиную вместе с Энн, во мне было очень искреннее желание сделать такие компенсации, какие только мог, чтобы успокоить оскорбленные чувства нашей гостьи. До этого в моей короткой карьере репортера встречались похожие случаи, и я был уверен, что смог бы предложить нужный целительный бальзам для ее истерзанной души.
Мария Лойос была в элегантном черном наряде. У нее в руках была газета, сложенная на моей колонке, и сейчас она постукивала по ней своим кроваво-красным ногтем.
— Вы полагаете, я должна вас поблагодарить за это? — спросила она резко.
— Моя дорогая мисс Лойос, не знаю с чего начать, чтобы сказать вам, как я сожалею о случившемся. Я признаю, что обошелся с вами более резко, чем того хотел.
— О, я волнуюсь не за себя! Но ведь вы же выставили на посмешище саму черную магию. Никакое извинение, которое вы готовы принести мне лично, не сможет компенсировать этого!
Наблюдая за ее лицом, я действительно ощутил некоторые опасения. Если бы она устроила сцену, то с этим можно было бы справиться, но от Марии Лойос веяло холодной непримиримостью — я почувствовал, как по спине моей поползли мурашки. Наверное, Энн тоже ощутила нечто подобное, поэтому она подошла ко мне и взяла меня под руку. Несмотря на неприятность ситуации, жест Энн заставил меня подавить улыбку, поскольку я был уверен, что она строит из себя мою маленькую преданную, лояльную женщину.
— Вот чего я требую, — продолжила Мария Лойос. Эти резкие слова странно сочетались с ее приятной внешностью. Во время всего разговора ее лицо не выражало никаких эмоций, а оставалось таким же приветливым и невыразительным, как лицо куклы Сюзи, которую она мне напоминала.
— Я требую, чтобы в завтрашнем номере газеты вы поместили опровержение, в котором возьмете назад все то, что вы сказали для дискредитации черной магии, и вместо этого заявите, что изменили свои взгляды и верите в черную магию.
Естественно, ее ультимативный и уверенный тон, с которым это было произнесено, вызвал у меня раздражение.
— Да ну? Всего лишь? А вам не кажется, что вы хотите слишком многого, — насмешливо ответил я. — Вы понимаете, что если я сделаю так, как вы просите, то стану посмешищем не только этого города, но и всей Америки.
— Это — ваша проблема, — резко возразила Мария. — Вы ее сами создали, вам ее и решать.
Я покачал головой.
— Я готов вам чистосердечно сказать: сожалею, что задел ваши чувства. Но все остальное — нет.
— Вы отказываетесь?
— Разумеется, он отказывается! — вступила в разговор Энн. — Фактически, даже если бы он был готов написать такую глупую колонку, я не позволила бы ему этого сделать! Я тоже считаю, что черная магия — чепуха, и он в этой статье не сказал ничего такого, что было бы неправдой!
Наступило зловещее молчание.
— Очень жаль, — тихо произнесла Мария Лойос, открывая свою сумку. — С моей точки, моя просьба была вполне обоснованной, но вы отказались. Тогда…
Она вынула оттуда кусок воска.
Я старался не рассмеяться и притворился встревоженным.
— Вы что, собираетесь слепить мою восковую фигурку и воткнуть в нее булавки?
Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.
— У меня для вас более веселая судьба, — продолжила она. — Насколько я понимаю, вы любите свою жену?
Это был полувопрос, который я не собирался подтверждать. Уверен, что каждому ясно, что Энн и Сюзи — весь смысл моего существования. Но Мария и не ждала ответа. Она смотрела на Энн, как художник-портретист, а ее пальцы что-то быстро лепили из воска. За удивительно короткое время она слепила фигурку, очень похожую на Энн в миниатюре.
Мы ждали несколько озадаченные. И когда увидели, что Мария положила эту фигурку в свою сумку, не сделав при этом никакого угрожающего жеста, почувствовали какое-то нелепое облегчение, особенно если учесть, что во все это мы не верили.
Заметив наше замешательство, Мария улыбнулась.
— Спешка в этом не нужна, — пояснила она нам. — С этого времени, мистер Мюррей, у вашей жены начнутся боли. Болезнь будет постепенно подниматься вверх. Сначала у нее начнут болеть ступни, потом ноги. Она не поправится до тех пор, пока вы не напишете статью с опровержением. А если вы не напишете…
— А если я не напишу?
— Тогда в следующий раз, — тихо сказала Мария, — вы приползете ко мне на коленях как проситель.
* * *
Поначалу мы подумали, что это совпадение. Вскоре после визита Марии Энн почувствовала какую-то боль в ступне. Нарушилась циркуляция крови, и она жаловалась на онемение и легкие покалывающие боли. Это продолжалось несколько недель, потом на какое-то время боли исчезли, и мне показалось, что Энн выздоровела. Но когда онемение вновь вернулось, она почувствовала себя хуже, чем раньше. Вскоре онемение подобралось к коленям Энн. Она не могла ходить и была вынуждена лежать в постели. Наконец, ко мне пришел ее доктор и предложил положить Энн в больницу, где за состоянием здоровья жены можно было бы наблюдать более внимательно. Энн и я переговорили об этом, и хотя ей было тяжело оставлять Сюзи на мое попечение, мы согласились с доктором, и Энн положили в больницу.
Поначалу казалось, наступило улучшение, и у нас появилась надежда. На три дня боль в ногах утихла, и доктора ликовали, хотя и признавались мне один на один, что не знали, от чего наступило улучшение. Этот случай был для них совершенно непонятным.
Но после трех дней улучшения коварная «ползучая» болезнь начала подниматься вверх. Ко мне пришел доктор Болтон и сообщил ужасное: у Энн парализована нижняя часть туловища. Врачи усиливали лечение, которое до этого им казалось эффективным, но теперь не давало никакого эффекта.
— Откровенно говоря, — сказал доктор, — я не знаю, что делать, кроме того как попытаться создать для вашей жены максимально возможный комфорт. Если этот паралич будет и дальше двигаться вверх, то, когда он достигнет сердца…
Он замолк на полуслове, покачав головой.
Это вынудило меня принять решение. Я отправился к Марии Лойос. Мое неверие в ведьм и черную магию оставалось непоколебимым. (Бог ты мой, как я мог поверить, что один человек может сделать другому то, что сейчас происходило с Энн?) Но мне хотелось узнать о той угрозе, которую она высказала, и я не был намерен отступать теперь, когда на карту поставлена сама жизнь Энн.
Прошло пять недель после того, как Мария навестила нас. Когда она открыла мне дверь, то по ее животной улыбке понял, что она ожидала моего появления с кошачьим терпением. Когда она предложила мне войти, в ее голосе не чувствовалось тепла.
— Моя жена чувствует себя очень плохо.
— А! — Возглас Марии был достаточно неопределенным.
— Это похоже на какое-то ползучее онемение. У нее парализована нижняя часть туловища.
Я внимательно наблюдал за Марией, но на ее бесстрастном лице невозможно было что-либо прочитать. И я решился на отчаянную просьбу.
— Вы же можете что-нибудь сделать с этим!
Мне не понравились просительные нотки в собственном голосе.
— Вполне, — согласилась она, желая меня подразнить.
И вновь у меня сложилось впечатление, что она играет со мной, как кошка с мышкой.
Если она решила извести меня подобным образом, моя позиция была проигрышной. Я вновь почувствовал, что ее угроза была сущим вздором. Она никогда не смогла бы вызвать болезнь у Энн. Это было невозможно, и я, должно быть, рехнулся, придя сюда. Я ухватился за эту соломинку. Конечно же! От горя и беспокойства за жизнь Энн я едва не лишился рассудка. Успокоившись от своих собственных доводов, повернулся и пошел. Когда почти достиг холла, Мария позвала меня.
Я обернулся.
— Подождите! — приказала она. — Я вам покажу кое-что.
Она подошла к выдвижному ящику стола, вытащила из него то, что хотела, и показала мне.
