Галина Островская - Талисман жены Лота
В ресторане начали появляться люди.
«Свои», – узнала Аглая по одежде, выбору спиртного и манере чокаться.
Все туже затягивались петли бегущего времени. Все отчаяннее пыталась Аглая связать хоть что-нибудь воедино. Голос, Содом и Гоморру, женщину, на медово-липкой коже которой висел ее талисман... Она искала в глазах сидящего напротив мужчины хоть какой-нибудь ответ.
Но там были только отблески огней, сияющих в потолочных люстрах, очень похожие на зевы костров.
И – жажда прикоснуться к ее внезапно потрескавшимся губам. Это Аглая видела хорошо: в таких вещах она не ошибалась. Она только не могла понять, в какой момент все так сильно перевернулось в их отношениях. Там, в Кейсарии, ничего подобного не было. Не только с ним, с ней – тоже. Не в берлоге же полоумной старухи произошла эта незримая метаморфоза...
Она вышла в холл. Там курил дорогую сигару большой золотой телец из-за столика напротив. Он оценивающе рассматривал ее в отражении стенного зеркала, перед которым она вертелась, выискивая собственные дефекты. Медленно и раскачисто подошел, хлопнул рукой по плечу, сказал по-русски:
– Чего ты с этим жмуриком скучаешь? Двигай к нам за столик, повеселимся.
– Ты думаешь, мне с тобой будет приятнее? – заинтересованно спросила она, рассматривая пуговицу на его еле сходящемся пиджаке.
– Понятно, – самодовольно ответил поросеночек (так его при ближайшем рассмотрении увидела Аглая).
– А я – не знаю, – развела Аглая руками и упорхнула.
Оркестр выскрипывал танго. Аглая ковырялась вилкой в огромной тарелке салата с пышными листьями хасы и какими-то древесными палочками. Она не пила – голова и без того кружилась, и внутренний стержень, который обычно был жестко зафиксирован и делал только вращательные движения, пусть и лихорадочно-быстрые, начал клониться тонким веретенным концом в напротив горящие глаза.
– Можно вашу даму?
Поднахрюкавшийся поросеночек был все-таки хорош. Прост, незатейлив и производителен. Такой сначала танцует, потом, без лишних движений, имеет. Всегда и сразу платит: ласковым словом или деньгой. Смотря что есть в наличности на сегодняшний день. А самое главное – не склонен к иезуитству.
Вульф посмотрел на Аглаю, та легко встала и, напевая на ходу, пошла в еще незаплясанное сегодня пространство. Смычки скрипок вошли в ее жилы, и она красиво и потактно протанцовывала все разгорающуюся страсть...
Партнер, держащий ее в объятиях, тоже очень старался и оказался не так неуклюж, как можно было бы предположить.
Музыка смолкла, и Аглае было сделано предложение:
– Давай с тобой сегодня покувыркаемся?
Аглая, не задумываясь, ответила:
– Это тебе будет очень дорого стоить.
– У меня есть деньги, – обрадовано похлопал себя по левой груди Коленька, не заметив, как оказался в одиночестве.
...В глазах Вульфа дыбилось недоумение. В Аглаиных сияла невинность.
– Пойдем, – предложил он, отодвигая тарелку.
– Нет, – отмахнулась женщина, – я голодна.
Принесли мельхиоровую чашу с горячим. Аглая задумчиво рассматривала клубящийся над крышкой пар.
С пузатой бутылкой в руке к столику направлялся вытертый от пота и причесанный танцор.
– Можно? – спросил он, плюхнувшись на стул.
Аглая быстро положила свою руку на руку Вульфа, предупреждая протест, и кивнула в знак согласия.
– А твой-то говорит по-русски? – круглыми голубыми цветочками посмотрел на суровеющего аристократа ярославский Коленька.
– Только на латыни. В совершенстве владеет немецким, английским, французским, испанским, итальянским. Сведущ в древнегреческом и латыни. Русский выучит на днях, – скороговоркой проговорила Аглая.
– Ну, на иврите-то балякает? – разочарованно протянул Коленька и повернул свою розово-курносую мордаху к германскому поданному. – Ма шломха? Коль беседер? Ани роце лиштот баяхад. Ата мевин?[1]
Аглая нежно и как-то призывно смеялась, любуясь на эту столкнувшуюся за заставленной дорогой едой скатертью абсолютную несовместимость миров.
В действительности, она специально провоцировала ситуацию и ждала, когда Вульф хоть чуть, хоть самую малость, но – промахнется. Пусть абсолютное безмолвие его эмоций – холодный камень чувств – лед в душе – подтопится. Чтоб она успела – пусть ненадолго! – на секунду! на миг! – заглянуть в щелочку, понять истинное намерение коллекционера древностей. Что ему нужно от нее? Что?
Именно этот вопрос не давал ей покоя уже несколько дней. Этот и другой. Где она видела этого человека!
Ответ все время ускользал, а чутье подсказывало все явственней: ей уготована участь... жертвы? добычи? Чутье ее никогда не обманывало...
Но что она – овца на заклании! Какая жертва?! Кому?! Во имя чего?!
...Вульф смотрел сквозь пришельца на витраж современного дизайна.
– Вот ведь люди, – пожаловался обиженно Аглае ярославич. – Им выпить предлагаешь... Когда тебя ждать-то? Хочешь, через сорок минут? Нам еще мясо по-португальски должны принести... Договорились?
– А сколько ты заплатишь? – спросила Аглая.
– А хрен знает, какие ставки-то! Я тут всего неделю, девки пока ничего не просили, так рады были – за еду да выпивку. Че, пятьдесят баксов, может?
– Это тебе, дорогой, только на три метра приблизиться ко мне хватит... – нежно улыбнулась Аглая.
– Ну, сто, – согласился Коленька.
– Еще метр...
– Сто пятьдесят, что ли? – удивился торгашик.
– Считай, что уже подошел.
– Че-то я не понял, – нахмурил большой лоб хрюндель. – Ты че из себя корчишь?
– Солнце, я ничего не корчу. Я столько стою. Пятьсот долларов – только трусики снять.
– Ну, ты даешь, – задумался Коленька. – У меня еще никогда дорогих проституток не было... Пятьсот долларов, говоришь?.. Согласен! – решительно и гордо махнул он рукой.
– Ты плохо слушал, дорогой, – еще более нежно проворковала Аглая. – Это только за посмотреть пятьсот баксов.
– А че там смотреть-то! – возмутился не искушенный в такого рода аукционах Колька.
Он, туповато моргая, посмотрел на Аглаину шею, на которой, уходя в дорогие домотканые кружева, висел грубый кожаный шнур, уставился на грудь, повертел так и сяк головой.
– Сиськи как сиськи... Даже маленькие. Я побольше люблю!
Вульф встал, подошел к поросеночку и резким ударом свернул ему сытую челюсть на сторону. Коленькины ножки полетели вверх вместе с подломившимися ножками стула. Пуговица как пробка вылетела из живота. На гладкой подошве ботинка махнул белым уголком номерок из ремонтной мастерской среднеполосной России.
Вульф сел на место, щелкнул официанту, чтоб принес вина. Тот словно бы из кармана вытащил узкую длинную бутылку и лихо откупорил.
