Кирилл Манаков - Хроники последнего лета
— Нет, что вы…
— Не отпирайтесь, это так. Я знаю. И скажу, что это нормально.
— Как так?
— Я имею в виду, нормально, что вы так считаете. Информационная среда — штука предельно недружественная и агрессивная, и она почти всегда формирует неправильные образы. Если я скажу, что не имею счетов в банках, яхт, замков и прочей дребедени, вы поверите?
— Да, — неуверенно сказала Наташа.
— Лучше бы уж сказали «нет», правдивее получится, — засмеялся Загорский, — а тем не менее, это — чистая правда. У меня почти ничего нет. Что-то есть у родственников, но это, поверьте, сущие мелочи по сравнению с тем, что мне приписывают.
— Вы бессребреник, да?
— Конечно, нет. Скажем так: у меня другая мотивация.
— И какая же? — спросила Наташа.
Она сделала глоток вина и машинально поправила волосы. Увидела, что Загорский заметил этот жест и почему-то смутилась.
— Наташенька, — рассмеялся Виктор Сергеевич, — кушайте устрицы. Это — чистый белок. Идеально подходит для создания романтического настроения. Что же касается мотивации, то вы, наверное, не поверите. Кроме меркантильных интересов существуют такие понятия как любовь к родине, долг, честь. Наверное, громко сказано, но именно они вдохновляют меня.
— Действительно, громко сказано. Приятно исполнять свой долг в такой атмосфере, — сказала Наташа неожиданно резко.
Загорский ничуть не обиделся.
— Действительно, приятно. Но, согласитесь, нельзя проводить деловые встречи в рабочей столовой. Впрочем, признаюсь: в моем распоряжении действительно есть значительные фонды. Это правда. Но я не использую их в личных целях. То, что вы считаете роскошью — на самом деле производственная необходимость.
— Красиво звучит. Попробуйте объяснить это бабушкам, которые живут от пенсии до пенсии.
— А зачем? Не все следует объяснять, неведение часто бывает благом.
— Вы серьезно? — возмутилась Наташа. — А как же демократия?
Сказала и почувствовала, как лицо заливает румянцем. Вроде бы правильные слова, но звучат они как-то неуместно и даже глупо. Громко сказано! Прямо-таки Свобода на баррикадах. К тому же раздражения против Загорского у нее не было, просто его утверждения звучали как-то слишком вызывающе. Чтобы скрыть неуверенность и смущение Наташа быстро налила полбокала вина и залпом выпила.
— Ого! — удивился Виктор Сергеевич. — Я же говорил, что Бордо — превосходный выбор. А касательно демократии… Готов обсудить. Наташа, вы уверены, что она вообще существует?
— А как же! Разве нет?
— Конечно, нет! Давайте разберемся, что именно вы понимаете под демократией?
— Ну, — Наташа задумалась, — выборы, свобода, законы правильные. Мне сложно сказать точно, я думаю, вы и сами знаете.
Виктор Сергеевич откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и, артистично держа бокал двумя пальцами, сказал:
— Понимаю. И поэтому заявляю, что демократия — недостижимая утопия.
— И можете это доказать?
— Конечно, Наташенька. Вы говорите про выборы. Допустим, выбирают президента. Обратите внимание, лично его знают единицы, а голосуют десятки миллионов. Таким образом, среднестатистический человек, рядовой, так сказать избиратель, голосует не за кандидата, а за его образ, созданный средствами массовой информации, и, в первую очередь, телевидением. Ну и еще интернетом… Вы с этим согласны?
Наташа подумала и согласилась.
— Прекрасно, — продолжал Загорский, — отсюда вывод: выберут того, кого красивее нарисует телеящик. И следствие: выборы контролирует тот, кто управляет телевидением. Поэтому демократия — всего лишь красивая упаковка циничной игры. К сожалению, это реальность. Ее можно пытаться приукрашивать, но суть от этого не изменится.
— А как же в других странах? В Америке, Европе?
— Вы серьезно считаете, что там система работает по-другому? То же самое, но более тонко, и я бы сказал искусно. А что вы хотите, у ребят опыт — сотни лет, а мы только учимся. Учимся работать, так сказать, с аудиторией. Например, можно попросту сказать: иди, дорогой, голосуй за Васю. А можно красиво и изящно, полунамеками и подсказками сделать так, что он сам побежит голосовать за Васю, уверенный, что дошел до этого своим умом. Настоящие мастера в Европе и Америке работают по второму варианту. А нам еще учиться и учиться.
Наташа поймала себя на том, что слушает Загорского с удовольствием. Ей импонировали манера речи и смелые мысли.
— Интересно… а как же тогда определять достойных?
— Точно не выборами. Я уже показал, что это невозможно. Хотите еще парадокс?
— Конечно.
— Как вы думаете, кому легче прийти во власть — порядочному человеку, или беспринципному мерзавцу?
— Конечно, мерзавцу.
— Правильно! — воскликнул Загорский. — Он может использовать приемы, недоступные для порядочного человека. Значит, на вершине власти находятся законченные негодяи. Причем это правило справедливо для любой страны и любого времени, за исключением, впрочем, эпохи монархий. Тогда случалось, что власть по праву рождения получали вполне порядочные люди. А сейчас… увы.
Наташа улыбнулась и сказала немного кокетливо:
— А как же вы?
— Я? Я, Наташенька, — счастливое исключение, подтверждающее общее правило.
Наташа доверительно наклонилась и тихо попросила:
— Вы же поможете нам?
— Конечно, это мой долг.
Наташа посмотрела Загорскому в глаза и сказала уже серьезно:
— Спасибо.
Она поднялась с кресла так быстро, что Виктор Сергеевич от неожиданности едва не расплескал вино.
— Мне пора.
— Я вас подвезу, — Загорский также встал и подошел к ней.
— Не стоит. Спасибо вам за все. Правда, спасибо.
— Ну, тогда, прошу вас… непременно звоните.
Загорский протянул Наташе визитную карточку. Она секунду колебалась, но карточку взяла и положила в сумку.
Прощаясь, Виктор Сергеевич поцеловал ручку так легко и непринужденно, что это архаичное действие показалось естественным. Наташа поняла, что снова краснеет, убрала руку, повернулась и пошла к выходу.
Она чувствовала взгляд сильного мужчины, поэтому старалась держать спину прямо и идти как можно грациознее. Надо сказать, это было приятно.
VI
Иван Степанович Добрый-Пролёткин не любил темноты. Возможно, это связано с особенностями зрения или с засевшими в подкорке детскими страхами. Следствием такой особенности организма уважаемого советника стало отсутствие занавесок на окнах кабинета и страсть к коллекционированию разнообразных светильников. Все полки были заставлены удивительными приспособлениями, пришедшими из Бог знает каких времен. Светодиодные панели соседствовали с обыкновенными электрическими лампами накаливания, а керосиновые фонари времен первой мировой войны с непонятными механическими устройствами, в которых время от времени что-то щелкало и скрипело. Особой любовью пользовались старые добрые свечи, правда только восковые, а никак не парафиновые или стеариновые.
