Сьюзан Хаббард - Иная
— Мы решили вернуться к поэзии По? Означает ли это, что ты к нему прониклась?
Я открыла рот, чтобы ответить, и закрыла, не сказав ни слова. Сегодня у него этот номер не пройдет!
— «Один из нас», ты сказал. Ты имел в виду, что он тоже был осиротевшим ребенком? Или в смысле, что он был вампиром?
Ну вот, я это и сказала. На мгновение слово, казалось, повисло в воздухе между нами — я видела буквы, покачивающиеся и вертящиеся, словно малиновые пылинки.
Отец откинул голову и смерил меня долгим взглядом. Зрачки его расширились.
— Ну, Ари, — голос его звучал сухо, — ты уже знаешь ответ.
— Я знаю ответ? — Я чувствовала себя марионеткой, которую дергают за ниточки.
— У тебя острый ум, — сказал он, не давая мне времени насладиться триумфом. — Но, похоже, ему комфортнее в очевидных вещах, нежели в глубинных. — Он сплел пальцы. — Читаем мы По, или Плутарха, или Платона, мы находим смысл не на поверхности, но в глубине работы. Задача знания — пронизать земной опыт, а не барахтаться в нем. И поэтому, когда ты задаешь мне простые вопросы, ты ограничиваешь себя самыми простыми ответами — теми, которые уже знаешь сама.
Я помотала головой:
— Не понимаю.
Он кивнул:
— Понимаешь.
Кто-то забарабанил в дверь библиотеки. Затем она открылась и внутрь просунулось уродливое лицо Рут. Взглядом она дала мне понять, что мне здесь делать больше нечего.
— Вас зовут, — обратилась она к отцу.
И тут я сделала нечто, чего делать не собиралась, чего даже представить себе не могла. Я подбежала к двери и с грохотом захлопнула ее.
Отец и не шевельнулся в своем кресле. Он даже не выказал удивления.
— Ари, имей терпение, — сказал он. — Когда время придет, ты все поймешь.
Затем он поднялся и покинул комнату, закрыв за собой дверь так аккуратно, что она не издала ни звука.
Я подошла к окну.
Курьерский фургон «Зеленого креста» стоял на подъездной дорожке с включенным двигателем. Я смотрела, как водитель выносит из подвала коробки и грузит их в фургон.
ГЛАВА 5
Возникало ли у вас когда-нибудь ощущение, что части нашего сознания воюют друг с другом?
Деннис объяснил мне насчет мозгового ствола — основного и самого маленького участка человеческого мозга, расположенного в основании черепа. Иногда его еще называют «ящеричный мозг» или «рептильный мозг», потому что он такой же, как у пресмыкающихся. Он отвечает за первичные функции организма — дыхание и сердцебиение — и основные эмоции, такие как любовь, ненависть, страх и похоть. Рептильный мозг реагирует инстинктивно, иррационально, чтобы обеспечить выживание организма.
Захлопнула дверь перед носом Рут? Это сработал мой рептильный мозг. Конечно, я могла с пеной у рта доказывать, что это было вызвано рациональной потребностью в знании — желанием, которое папа отмел как поверхностное.
Остаток утра одна часть моего сознания пыталась читать стихи Элиота, а другая силилась понять, что сказал мне отец и почему мне надо было это знать.
В тот день после уроков отец спустился в подвал, а я отправилась наверх. У себя в комнате я старалась не смотреть в зеркало. Я подозрительно посматривала на бутылку тоника на подзеркальнике и гадала о ее содержимом. Я почувствовала присутствие «другого» в соседней комнате и велела оставить меня в покое. Затем сняла трубку, чтобы позвонить Кэтлин, и положила ее обратно.
Потом я набрала тот же номер, но попросила к телефону Майкла.
Он забрал меня на старой отцовской машине, и мы поехали на запад. С полчаса или около того мы ехали бесцельно и разговаривали. Волосы у Майкла казались еще длиннее, чем на Хеллоуин, а одет он был в старые джинсы и побитый молью свитер поверх черной футболки. Мне казалось, что выглядит он чудесно.
Майкл говорил, что ненавидит школу. Он и Америку ненавидел и любил в то же время. Парень все говорил и говорил о политике, а я время от времени кивала и втайне немного скучала. Он вручил мне экземпляр «В дороге» Керуака и сказал, что мне нужно это прочесть.
Наконец мы заехали на старое кладбище «Гидеон Патнэм».
— Говорят, здесь водятся привидения, — сказал он.
Я выглянула из окна машины. Был пасмурный ноябрьский день, небо клубилось непроницаемой массой серых облаков. Везде стояли склепы, кресты и статуи, кладбищенскую землю покрывали опавшие листья. Над одной из могил высился обелиск, и я лениво подумала, кто мог быть похоронен под таким внушительным сооружением. И кто выбирает надгробные памятники? Принимаются ли во внимание пожелания усопших? Я никогда не размышляла на эту тему и как раз собиралась поинтересоваться точкой зрения Майкла, когда он нагнулся и поцеловал меня.
Разумеется, мы и раньше целовались. Но сегодня губы его были необычно теплыми, и он обнимал меня крепче. Трудно описывать поцелуй, чтобы это не выглядело сопливо и по-дурацки. Я хочу сказать, что этот поцелуй был важен. От него у меня перехватило дыхание и закружилась голова (еще один дурацкий штамп). Когда он потянулся ко мне второй раз, пришлось отстраниться.
— Я не могу, — сказала я. — Не могу.
Он посмотрел на меня так, словно понял. Я не знаю на самом деле, почему я так сказала. Но еще с минуту, пока мы оба не успокоились, он обнимал меня, правда, уже не так крепко.
— Я люблю тебя, Ари, — сказал он. — Люблю и хочу. Я не желаю, чтобы ты принадлежала кому-либо еще.
Из книг я знала, что первое признание в любви должно быть чем-то особенным, почти волшебным. Но голос у меня в голове (не мой) твердил: «Ари, ты будешь принадлежать всему миру».
— За мной кто-то следит, — сказала я отцу на следующий день.
Он был в особенно красивой рубашке дымчатого цвета, с черными эмалевыми пуговицами и ониксовыми запонками. Когда он надевал ее, глаза у него казались серыми.
Он отвлекся от учебника по физике, который только что открыл, и взгляд его серых глаз показался мне застенчивым, почти смущенным, как будто он подслушал мои мысли.
— Кто-то следит за тобой, — сказал он. — Ты знаешь, кто?
Я помотала головой.
— А ты?
— Нет, — сказал он. — Можешь дать определение хромизма и изомеризации?
Таким образом он опять ушел от ответа, по крайней мере, так мне тогда казалось.
Под утро мне снова приснился кроссворд. Я проснулась с двумя ключами: «морская корова» (восемь букв) и «змеиная птица» (десять букв). Я потрясла головой, силясь восстановить в памяти сетку целиком, но тщетно. Поэтому я оделась и спустилась к завтраку со знакомым ощущением подавленности из-за ограниченности моих интеллектуальных возможностей.
