Алекс Белл - Девятый круг
Проснувшись этим утром, я почувствовал себя еще более неуверенным и обеспокоенным, чем накануне. Умывшись и одевшись, я взял одну из книг о Будапеште и прочел описание базилики Святого Стефана. Я узнал, что этот храм в 1944 году был действительно разграблен немцами, и в памяти сразу же возникли кошмарные видения минувшей ночи. Я решил поехать и осмотреть базилику, попытавшись тем самым избавиться от предчувствия чего-то ужасного, не покидающего меня с того самого времени, когда я проткнул кухонным ножом книгу, переплетенную в красную кожу.
Было ясно, солнечно и тепло, и белоснежный собор являл собой великолепное зрелище. Его архитектура необычна: по сторонам главного фасада возвышаются две башни, а главный купол в стиле неоренессанса, высотой триста футов, виден из любой точки Будапешта.
Когда я поднялся по белым ступеням, полукругом примыкающим к главному входу, и оказался в храме, меня поразило богатство его внутреннего убранства. Помещение имеет в плане форму греческого креста,[3] его стены, пол и потолок, облицованные голубым мрамором, отделаны бронзой и золотом, украшены мозаикой, картинами и фресками. В золоченых подсвечниках, прикрепленных к квадратным колоннам из красного мрамора, стоят высокие белые свечи. В верхней части отделанных золотом арок и над кафедрами из розового мрамора, предназначенными для проповедников, расположились белые ангелы, а над ними — пухлые и такие же белые херувимы, и взоры их устремлены вниз, на прихожан. Заключительный аккорд великолепия — многочисленные окна с витражами. Проходящий через них свет покрывает все внутри храма узорами самой причудливой формы и расцветки.
Все это было настолько прекрасно, что при мысли об осквернении фашистами этого места одним лишь своим присутствием у меня заныло сердце. А ведь они с жадностью разворовывали его сокровища, чтобы набить свои бездонные карманы. И для чего? Чем был для них тот колокол, если не кучей рейхсмарок, которые можно потратить на девок и шнапс.
В верхней части колокольни имеется смотровая площадка, и некоторое время я наслаждался открывающимся оттуда видом на здание венгерского парламента, на старинную королевскую резиденцию и на Дунай, несущий свои воды через все это великолепие. Как бы вознесясь над городом, я стоял, прислонившись к стене башни, легкий ветерок шевелил мои волосы, и меня охватило ощущение покоя и умиротворения, какого я ни разу не испытывал с тех пор, как потерял память. Какое значение имело то, что я не мог вспомнить, кто я такой? Бог знает…
Колокол, висящий теперь на колокольне, купили немецкие католики взамен того, который похитили фашисты. Меня восхищает, что они восстановили справедливость, к нарушению которой сами были совершенно непричастны.
От смотровой площадки вниз ведут две лестницы: одна — до самой земли, а другая, короткая — к лифту. Когда я начал спускаться по длинной лестнице, мне вдруг показалось, что на соседней лестнице, ведущей к лифту, мелькнула та самая загадочная женщина. Но когда я внимательно посмотрел, то увидел там лишь двоих спускающихся к лифту пожилых мужчин. Это мое воображение подшучивает надо мной. Меня расстраивает эта фотография. Я думаю, что лучше всего — это спрятать ее в тайник под кухонным шкафом. Я не помню эту женщину. Я ничего не могу сделать. Если ей нужна помощь, она должна прийти сама и попросить меня об этом.
3 октября
Я начинаю бояться, что со мной что-то не так. Этим вечером я пошел поужинать в новый ресторан, и официантка спросила, не хочу ли я, чтобы мой бифштекс был angolosan — недожаренным, с кровью. Я ответил, что это было бы неплохо, и минут через двадцать мне подали его. Я собирался поесть, а потом пройтись пешком домой, чтобы перед сном подышать прохладным вечерним воздухом.
Однако бифштекс оказался слишком недожаренным, он был светло-розового цвета, и, когда я начал резать ножом нежный ломоть мяса, из него стала сочиться кровь, образуя пятна на тарелке и смешиваясь с соком овощей, скапливаясь в виде сгустков и завитков. При виде этих розовых капелек, забрызгавших тарелку и падающих с кончика ножа, я моментально испытал приступ тошноты.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочил на ноги и с пронзительным криком опрокинул столик со всем, что на нем было. Боже мой! Я сейчас со стыдом вспоминаю о представлении, которое устроил для окружающих. Посуда и столовые приборы с грохотом попадали на пол, в зале наступила тишина, а посетители, сидевшие поблизости, в испуге отпрянули, когда персонал бросился ко мне и стал меня успокаивать. Но в моей памяти все всплывала и всплывала картинка с погружающимся в розовую плоть ножом и алой кровью, сочащейся из нее.
Я понял, что меня вот-вот вытошнит. Я растолкал официантов и едва успел выбраться наружу, как мое тело сложилось пополам и содержимое желудка оказалось на тротуаре, вызвав переполох среди оказавшихся рядом прохожих. А пожилая пара, изучавшая меню в витрине, поспешно удалилась. Я полагаю, что вид человека, выскакивающего из ресторана и блюющего у входа, — не лучшая реклама для заведения.
Мне хочется думать, что дело было не в самом бифштексе. Возможно, причиной столь бурной реакции стало что-то съеденное мной в тот день ранее. Но приступ тошноты случился так внезапно. Без всякого предупреждения. В противном случае я, конечно же, не стал бы блевать прямо на улице. Похоже, тут вырисовывается некая закономерность. Кажется… иногда я почти теряю голову…
Мне все это представляется так: или я действительно сошел с ума, или же эти происшествия инициирует мое подсознание как отклик на некоторые события, случившиеся до того, как я потерял память. Но я знаю, знаю, что я — не сумасшедший. Поэтому меня пугает происходящее. И я хочу, чтобы все это прекратилось.
Прошлым вечером я быстро пошел домой, на случай если администрация ресторана вызовет полицию или сделает что-нибудь столь же чреватое неприятностями для меня. Я продолжал идти с опущенной головой, с горящими от стыда щеками.
Подойдя к своему дому, я остановился и достал из кармана помятую коробочку с рыбьим кормом. С минуту я с ненавистью смотрел на нее в слабом свете уличного фонаря, а потом швырнул в стоявшую рядом урну, поднялся в квартиру и лег спать.
4 октября
Пару дней назад позвонил Стефоми, предложил встретиться и выпить вместе в баре отеля, где он остановился. Тогда мне эта идея очень понравилась, но в это утро я чувствовал себя так, что мне никого не хотелось видеть. Мне не хватало ощущения, что коробочка с кормом для рыбок лежит в кармане. Я понимал, в какое жалкое состояние впал, поэтому не позволил себе начать рыться в урне, чтобы отыскать ее в мусоре. Но и доставать новую коробочку из буфета, где они были сложены, я тоже не стал. Однако теперь я уверен, что мои родственники не вернутся, — ведь я нахожусь здесь уже два месяца. Никакой отпуск не бывает столь долгим. И на самом деле никаких рыбок не существует. Должно быть, я приехал в Будапешт самостоятельно. Моя прежняя жизнь могла протекать где угодно, и я совершенно не представляю, какой она была. Возможно, мне придется, в конце концов, обратиться за помощью в полицию… Утром я почти решил, что так и сделаю, но сейчас уже не столь уверен в этом.
