Виктор Песиголовец - Лицо порока
— Уползай!!! Уползай, малыш! — неистово заорал я. — Подальше уползай!
А сам задеревеневшими пальцами судорожно цеплялся за края полыньи. Но лед ломался и ломался. Я терял силы.
Пацаненок пришел в себя и, вопя что есть мочи, на карачках отползал в сторону. Его подхватили приятели.
В какой-то момент мне показалось, что мое тело, став невесомым, воспарило над этой зияющей раной реки. Потом я почувствовал свинцовую тяжесть внизу — утепленные ботинки тянули меня ко дну.
А дальше… Дальше я увидел стайку белых лебедей и залюбовался ею, не догадываясь даже, что это всего лишь кучки тающего, грязного снега. Я смотрел на них во все глаза и был по-настоящему счастлив: я не сомневался, что сам такой же божественно красивый и гордый, как они. Я силился вознестись к небесам…
Первое, что я увидел, придя в себя, это огромный коровий зад. А первое, что услышал, — встревоженный женский галдеж и родной отборный мат. Я лежал на охапке соломы под задрипанной стеной коровника, а вокруг, сгрудившись, топтались взбудораженные доярки.
— Как мне удалось выбраться? — спросил я, еле ворочая деревянным языком и не чувствуя тела.
— Выбрался бы ты, если бы не Васька! — пояснила грудастая, большеротая молодка, склонившись надо мной и расстегивая мою куртку.
Оказалось, меня спасли работники фермы. Увидели, что тону, прибежали, обвязали скотника привязью, и он подполз к полынье. Когда подхватил меня, лед проломился. Но доярки имеют крепкие руки, и нас выхватили из воды, как цуциков из крапивы.
— Сейчас я тебя быстренько переодену, а потом пойдем ко мне домой, — ворковала молодка, запаковывая меня в свою фуфайку. — Я живу ближе всех. Отогреешься. Пока одежда высохнет, потолкуешь с моим батей. Он отпоит тебя самогоном, не то, упаси Бог, воспаление легких подхватишь.
— Мне бы телку хорошую, вроде тебя, вот тогда бы я точно отогрелся, — слабым голосом пролепетал я.
Женщина задорно рассмеялась на эту шутку и одним рывком сдернула с меня мокрые брюки и стала натягивать чьи-то огромные гамаши. Ее лицо мне показалось знакомым. Но я не мог вспомнить, где и когда мы встречались раньше.
Из Божковки редакционная «Лада» вырулила поздним вечером. Усевшись на заднее сидение машины, я, уставший и хмельной, сразу уснул.
Глава четвертая
Очерк о сельской жизни получился довольно живым. Понятно, что в нем я не упомянул ни об инциденте с директором, ни о приключении на речке. Рассказал об отце и дочери — простых тружениках-аграриях, о том, как они живут, как зарабатывают на хлеб насущный.
Секретаршу шефа я продолжал поддразнивать. Мне это нравилось. Опытность потрепанной жизнью женщины уживалась в ней с трогательной наивностью школъницы-пацанки. Она очень серьезно относилась к моим словам и поступкам, хотя догадаться, что флиртовать с дамами — мое привычное амплуа, было, мне кажется, совсем не трудно.
Во вторник вечером, уходя из редакции позже обычного, я увидел в приемной свет. Шефа уже не было. Собственно, уже никого не было, на работе после пяти часов никто не задерживался, кроме, конечно, дней передачи газеты в типографию, то есть каждой среды. А вот Маша почему-то имела привычку засиживаться. Я это заметил.
Она стояла у подоконника с горшочком и поливала из него цветы.
— Не пора ли домой, зайчонок? — спросил я, устало переступая порог приемной.
Мой вид, наверно, показался секретарше не таким, как обычно, потому что она посмотрела на меня озабоченно.
— Что-то случилось?
— Нет! — пожал я плечами. — Почему ты так решила?
— Глаза у тебя какие-то сумрачные. — Маша поставила на подоконник горшочек и, подойдя к столу, уселась в свое маленькое креселко. Взяла в руки бумажку, посмотрела и начала набирать текст. Я встал у нее за спиной, уставился на монитор.
— Набираю приказ шефа, — объяснила секретарша. — Лишает премии за декабрь корректоршу. Она в прошлом номере опечатку пропустила.
— Да? — удивился я. — Ничего не знаю. Какую опечатку? Маша засмеялась, с прищуром вглядываясь в монитор.
— В статье на медицинскую тематику вместо слов «если вы ободрали кожу» в газете вышло «если вы обос…». В общем, ты понял.
Я расхохотался.
— Ну и ну! Вот так описочка! Забавно!
Секретарша продолжала тискать клавиатуру, но краем глаза следила за моими действиями. Я присел на краешек стола.
— Будешь уходить? — спросила она, на секунду повернув ко мне голову.
— Пока нет. Я, собственно, зашел поцеловать тебя на прощание, — сообщил я будничным голосом, с интересом ожидая ее реакции на эти слова.
— Ты куда-то уезжаешь? Надолго? — Маша перестала набирать текст.
— Никуда я не уезжаю! — ее белая грудь притягивала взор, как магнит. — Просто хочу сказать тебе до свидания и поцеловать.
— Но это похоже на прощание, — заметила секретарша, потупив глаза.
— Это похоже на то, что ты мне очень нравишься, — я забавлялся ее растерянностью. — А ты разве не хочешь меня поцеловать? Хотя бы в щечку.
— С чего бы мне хотеть? — неуверенно хмыкнула она.
Я поудобнее уселся на столе и, закинув ногу за ногу, простецки улыбнулся:
— А что, меня можно и не хотеть поцеловать? — куражился я.
— Ну, ты прямо неотразимым себя считаешь, — заулыбалась Маша и себе.
Я положил ей руку на плечо, заглянул в наивные глазки:
— Не считаю, конечно. Но думаю, что все женщины просто обязаны меня целовать. Потому, что я им самый преданный и верный друг. В каждой всегда нахожу что-то хорошее и не боюсь о нем говорить. У меня в запасе полно ласковых слов для дам. И целую я их, между прочим, с большим удовольствием. Без усилий, без фальши. От души целую! И мне без разницы, блондинка это или брюнетка, худенькая или полненькая, молоденькая или не очень, добропорядочная или не так что б сильно…
Маша, закусив губу, с интересом слушала.
— А что хорошего ты скажешь мне?
Я ничего не стал говорить. Просто наклонился и крепко ее поцеловал. Поднять голову она мне не дала, обхватила руками за шею и прижалась губами так, что я чуть не задохнулся. Потом вдруг резко отпустила, вспорхнула с кресла и, круто повернувшись, встала ко мне спиной. Я с наслаждением провел рукой по ее стройной спинке, покатым плечам, тонкой лебяжьей шейке, погладил стыдливо склоненную головку.
— А я тебе наврала о муже! — почти выкрикнула секретарша решительно. — Нет его у меня. Был когда-то, давно… Два было… А что ты мне наврал о себе?
— Я? Ничего. Зачем мне врать? — ее поведение меня забавляло все больше. А вот новость об отсутствии мужа взволновала и обрадовала. Интересно, с чего бы это вдруг?
