Бентли Литтл - Незаметные
Присутствие обязательно. Вот это меня и беспокоило. Я знал, что мне не с кем туда пойти, не с кем сесть рядом, а мысль сидеть одному на пикнике, когда все вокруг разговаривают, смеются и веселятся, мне очень не нравилась.
Я беспокоился насчет этого пикника все больше и больше, пока распространялись объявления, пока все чаще и чаще звучала эта тема в разговорах. Это становилось самой настоящей навязчивой идеей. Приближалась неделя пикника, потом назначенный день, и я ловил себя на абсурдной надежде, что случится какая-нибудь катастрофа, и пикник не состоится.
Во вторник вечером, накануне события, я всерьез даже подумывал сказаться больным.
Не знаю, что вызвало у меня такой патологический страх перед этим пикником, но думаю, что здесь сошлись две причины: моя неспособность вписаться в коллектив, недавнее открытие, насколько я безнадежно средний, и растущая неустойчивость моих отношений с Джейн. Самооценка и уверенность в себе держались у меня на очень низкой отметке, и я боялся, что мое самолюбие не выдержит того удара, которым обещал быть для него пикник. Как говаривал Чарли Браун: «Я знаю, что никто меня не любит. Зачем еще нужны праздники, чтобы мне об этом напоминать?»
Это не был праздник в строгом смысле слова, но идея была та же. Я был ничем, я был невидим, и тут будет только лишнее тому подтверждение.
Пикник должен был начаться в двенадцать и кончиться в два, и проводился в широком зеленом поясе за зданием «Отомейтед интерфейс». В без четверти двенадцать жабоподобный мужик, который ходил есть с Дереком, засунулся в офис, спросил: «Готов?» и вышел вместе с Дереком. Ни один из них не сказал мне ни слова, ни один не пригласил меня пойти с ними, и пусть я этого и ждал, все равно этот факт испортил мне настроение.
В коридоре слышались голоса, мимо шли люди, а я сидел за своим столом. Я подумывал, что если закрыть дверь, спрятаться и не пойти, то никто и не заметит. Никто знать не будет, если я не появлюсь.
Тут музыка из местной радиосети прервалась, и густой мужской голос объявил:
– Начинается ежегодный пикник сотрудников. Явка всех сотрудников обязательна. Повторяю: начинается ежегодный пикник сотрудников. Явка всех сотрудников обязательна.
«Точно надо было сказаться больным», – подумал я.
Я подождал секунду, потом медленно встал, вышел в коридор и пошел к лифту. Он остановился еще на двух этажах, и к вестибюлю уже был забит. В вестибюле было людей еще больше – сотрудники с первого этажа, другие, которые прошли по лестнице, – и я потопал за толпой через вестибюль к задней двери. Мы прошли короткий коридор и вышли наружу. Я застыл на ступенях крыльца, а мимо меня шел народ. На девственной До того траве были расставлены столы для пикника. Откуда-то прикатили помост на колесах под красной крышей и поставили у начала столов лицом к автостоянке. У длинных банкетных столов с салатами, закусками и горячим вертелась группа занятых делом женщин. На лужайке возле здания стояли контейнеры с банками прохладительных напитков и кубиками льда.
Я постоял, не очень зная, что мне теперь делать, то ли набрать себе чего пожевать, то ли найти место и посидеть, пока остальные не начнут есть. С крыльца мне были видны зеленые пояса других компаний, и это было почти как заглянуть на задний двор к соседу. Вдруг эти здания стали огромными жилыми домами, зеленые пояса – их дворами, автостоянки – подъездными дорожками.
Большинство искало своих друзей, разыскивало места, но некоторые хватали тарелки и выстраивались за едой, к этим я и присоединился. Я взял банку кока-колы из контейнера и навалил себе на тарелку сосисок, фасоли с перцем, картофельного салата и чипсов. Стол, за которым сидели Бэнкс, Стюарт, программисты, Хоуп, Вирджиния и Лоис, был весь занят, и для меня там Места не было. Я стал осматриваться, ища места за другими столами. Было несколько пустых стульев у стола, занятого группой пожилых женщин, и туда я и направился со своей тарелкой. На меня никто не смотрел, пока я шел, никто не тыкал пальцем и не смеялся, никто меня никак не замечал. Я был абсолютно незаметен, я полностью сливался с толпой. Но я не чувствовал слияния с этой толпой. Путь никто не осознавал моего присутствия, зато я остро осознавал присутствие всех остальных.
Я добрался до стола и сел, улыбнувшись ближайшей соседке, но она смотрела сквозь меня, и я понял, что мне придется есть в одиночестве и в молчании.
«Красивая музыка» – ублюдок или выкидыш компании «Музак» – звучала из динамиков по обеим сторонам помоста. Это была не радиостанция, а запись, и она была куда хуже, чем даже придушенное исполнение тех инструментальных тихих поп-хитов, которые мы слушали по сети здания каждый день.
На сцену залез рабочий в униформе и поставил там раскладной стол. На стол он водрузил картонную коробку. Он сунул несколько проводов в задницу динамикам и поволок провода и мистера Микрофона, к которому они были подключены, через всю сцену. Я смотрел на него, пока ел свою еду, радуясь, что есть хотя бы куда девать глаза.
Через несколько минут под аплодисменты на сцену вспрыгнул человек, которого я не знал, но который явно был известен почти всем собравшимся. Он помахал толпе, нежно взял мистера Микрофона за шейку и начал речь.
– Итак, наступает момент, которого, я знаю, ждали вы все. Ты в особенности. Рой!
Он ткнул пальцем в лысеющего толстяка за ближайшим к сцене столиком, и все засмеялись.
– Ага, Рой! – завопил кто-то.
Человек на сцене поднял руку:
– Поехали, ребята. В этом году мы решили так: сначала разыгрываем малые призы, а потом наш главный приз – обед в самом утонченном и дорогом ресторане графства Орандж – в «Элизе»!
Крики, свист, аплодисменты.
Я ел себе свою еду, а человек положил руку на ящик на столе и стал вытаскивать бумажки с нашими именами на призы – бесплатная помывка автомобиля, бесплатный прокат видеокассеты, бесплатный гамбургер. Потом вышел главный приз – обед в «Элизе». Выиграл я.
Когда человек прочел мое имя, я не шевельнулся – мой мозг не воспринял информацию. Когда он повторил мое имя, на этот раз с вопросительной интонацией, будто спрашивая, есть я здесь или меня нет, я встал. Сердце у меня стучало и губы пересохли, когда я шел к сцене. Я ожидал молчания – меня здесь никто не знал в конце концов, – но раздались вежливые аплодисменты, такие, которые исполняются только потому, что надо, и выдаются незнакомым. Ни свистков, ни воплей. Принимая сертификат на подарок, я глянул на стол, за которым сидел наш отдел и произнес «спасибо» в подставленного мистера Микрофона. Секретарши и программисты вежливо похлопали, но Стюарт и Бэнкс хлопать не стали. Стюарт сидел с мрачной физиономией.
