Бентли Литтл - Незаметные
– Как Дженни? – спросил я.
– Отлично, все путем.
Он кивнул. Я кивнул. Он посмотрел на часы.
– Ну, я пошел. Рад был повидаться, э-э...
И он посмотрел на меня и тут же понял свою ошибку.
Я перехватил его взгляд и понял.
Он меня не узнал.
Он не знал, кто я.
Было такое чувство, будто мне хлестнули по морде. Будто меня предали. Я смотрел, как он пытается вспомнить мое имя.
– Боб, – подсказал я.
– Черт, конечно, Боб! Извини. На секунду забыл. – Он потряс головой, пытаясь обратить все в шутку. – Склероз.
А я только смотрел на него. Забыл? Мы держались вместе два года. Из всех моих знакомых в колледже Бри он был ближе всего к тому, что можно назвать другом. Я не видел его пару месяцев, и он уже полностью забыл имя старого приятеля.
Теперь я понял, почему он держался так скованно и официально. Он не знал, кто я, и пытался в разговоре это скрыть.
Я подумал, что сейчас он постарается это исправить. Он меня знал. Он меня помнил. Я думал, что он сейчас станет раскованнее, перестанет держаться так напряженно и отстраненно и начнется у нас нормальный, настоящий, личный разговор. Но он снова глянул на часы и сказал:
– Извини, но в самом деле мне пора. Рад был тебя видеть.
И он удалился, равнодушно махнув мне рукой, быстро пробираясь сквозь толпу подальше от меня.
Я смотрел, как он исчезает, все еще ошеломленный. Что за черт? Я посмотрел налево. Ряд телевизоров в магазине электроники показывал знакомую рекламу пива. Группа студентов колледжа с пивом и картофельными чипсами собирались смотреть футбол. Ребята все были приятной наружности и в хорошем настроении, в мире с собой и друг с другом, потрепывали друг друга по плечам и похлопывали по спинам.
У меня в колледже жизнь была не такой.
Сцена с веселыми людьми, садящимися вокруг телевизора исчезла за крупным планом вспененной кружки пива, заслоненной эмблемой компании.
У меня не было в колледже группы друзей, компании, с которой мы вместе ходили бы. У меня вообще не было настоящих друзей. Были Крейг и Джейн, и это все. По воскресеньям я не смотрел футбол в обществе приятелей, а торчал один у себя в комнате и занимался.
На телевизоре появилась новая реклама.
До этого момента я не осознавал, какой одинокой была моя жизнь в колледже Бри. Представления о близком товариществе и долгой дружбе для меня так и остались представлениями. В реальности они не материализовались. Однокурсников по колледжу я не знал так, как знал одноклассников в младших, средних и старших классах. В колледже было все намного прохладней, безличней.
Я вспомнил годы колледжа и опять вдруг понял, что за весь срок учебы у меня не было личных контактов ни с одним из преподавателей. Конечно, я их знал, но так, как знают персонажей из телепередач – по наблюдению, а не по взаимодействию. Сомневаюсь, чтобы хоть один из них мог бы меня вспомнить. Они знали меня в течение одного семестра, да и то только как номер в ведомости. Я никогда не задавал вопросов, никогда не оставался для дополнительных консультаций, всегда сидел в середине аудитории. Я был полностью анонимен.
Я собирался пошататься по магазинам еще немного, заглянуть еще кое-куда, но у меня пропала охота. Я хотел домой. Вдруг мне стало странно вот так, анонимно, ходить из магазина в магазин, никем не замечаемым, никому не известным. Мне стало неуютно, и я захотел быть рядом с Джейн. Пусть она будет занята учебой, пусть у нее не будет для меня времени, но она знала, кто я, и уже одно это успокаивало и звало домой.
По дороге я не мог отвязаться от мыслей о встрече с Крейгом. Я пытался это объяснить, придумать резон, отмахнуться – но не мог. Мы ведь были не просто знакомые, которые встречаются друг с другом в аудитории. Мы многое делали вместе. Крейг не был дураком, и если у негр не было опухоли мозга, душевной болезни или наркотического опьянения, он никак не мог забыть, кто я такой.
Может быть, дело не в нем. Может быть, дело во мне.
Этот ответ казался наиболее правдоподобным, и мне об этом думать было страшно. Я знал, что я не самый интересный человек в мире, но ведь и не настолько безнадежно скучный, что даже друг может забыть меня за пару месяцев? Эта мысль пугала, и угнетала почти невыносимо. Я не был эгоманом, и уж точно не питал иллюзий насчет того, чтобы оставить в мире заметный след, но уж очень расстраивала мысль, будто мое существование настолько бессмысленно, что пройдет совсем незамеченным.
Когда я приехал, Джейн говорила по телефону с какой-то девицей со своей работы, но она подняла глаза и улыбнулась мне, и мне стало хорошо.
«Может, я слишком в это углубился, – подумал я. – Может быть, слишком сильно реагирую».
Я пошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Какое-то время я себя рассматривал, стараясь быть объективным, пытаясь увидеть себя таким, как видят другие. Не красавец, но и не урод. Светло-каштановые волосы не длинные и не короткие, нос не большой и не маленький.
Вполне средний вид. Среднего сложения, среднего роста. Одет средне.
Я был средним.
Странно было это осознать. Не могу сказать, чтобы это меня удивило, но раньше я об этом не думал, но непривычно было принять такую простую и полную характеристику самого себя. Я хотел, чтобы это было не так, хотел, чтобы было во мне что-нибудь исключительное, уникальное и удивительное, но знал, что этого нет. Я был целиком и полностью обыкновенным.
Может быть, это объясняло и ситуацию на работе.
Заглушив эту мысль, я поспешил из ванной в гостиную, где занималась Джейн.
Следующие несколько дней я был остро восприимчив ко всему, что делал, ко всему, что говорил, и с ужасом и разочарованием открыл, что да, я на самом деле последовательно и неуклонно ординарен. Разговоры мои с Джейн были банальны, работа моя всегда была не более и не менее, чем адекватной. Неудивительно, что Крейг меня не помнил. Я был настолько средним, что не забыть меня было невозможно.
А в постели я тоже средний?
Этот вопрос в том или ином виде преследовал меня еще до того, как я встретился с Крейгом, таился в подсознании, когда я бывал с Джейн, неоформленный, но присутствующий, как неосознанная угроза. Теперь он, если и не произнесенный вслух, то обретший форму, не уйдет. Я пытался вытолкнуть его из сознания, пытался не думать об этом, когда мы были вместе, когда мы вместе ели, или разговаривали, или принимали душ, или лежали в постели, но он грыз меня, этот вопрос, вырастая уме от шепота до крика, пока я не смог его не задать.
В субботу вечером, как всегда, мы любили друг друга во время получасовых местных новостей перед «Вечерней жизнью субботы». Обычно я не анализировал наши занятия сексом в процессе, не думал, что мы делаем, или почему так, а не этак, но в этот раз я будто смотрел со стороны, будто я – телекамера, и я понял, насколько ограниченны мои движения, насколько заранее заданы все мои реакции, как все это предсказуемо и скучно. Мне трудно было поддерживать эрекцию и пришлось заставить себя сосредоточиться на том, чтобы кончить.
