Анна Старобинец - Резкое похолодание
— Ты увел моего отца! — прикрикнул я на шкаф. — Ты сгубил моего отца! Где ты бросил его?
Тишина.
— Где ты бросил его? Отвечай!
— Я его не бросал, — сипло откликнулся шкаф. — Я его даже не видел, дурак! Я вообще не знал, что у тебя есть отец. Я даже не знал, что есть ты! Мы ж вас не видим, сволочей!
— Без оскорблений! Изволь говорить нормально!
— А ты тогда изволь открыть дверь — если хочешь говорить нормально.
— Не открою.
Молчание.
Я еще раз повторил:
— Не открою.
Сяо осторожно чихнул.
— Заткнись, — зло сказал я.
Он чихнул снова — тихо, сдавленно. Явно старался сдержаться, но не мог.
— Я тебя сейчас, Вася, в шкаф засуну.
— Мяу, — испуганно возразил Сяо.
Потом опять было стыдно. Зачем я кричал на старика? Зачем запер в шкафу с котом? Кот — он ведь и нассать может… Зря я так. Пожилой человек все-таки. К тому же покойный… Нет, по большому счету я, конечно, был прав. По какому-то другому счету… Если по справедливости, я ведь действительно в каком-то смысле его тогда подставил. Я думал: это будет его расплата за смерть моих близких. Я думал: я просто обязан это сделать — не из мести даже, а по долгу службы. Ведь мой долг — блюсти семейный очаг: супружеская верность и все такое… Я думал: он сам напросился. Но я не думал, что папа уйдет вместе с ним. И вообще я не думал, что все выйдет… так плохо.
Валя все равно копалась в его вещах. Она уже догадывалась, что что-то происходит за ее спиной, и вовсю шарила по его карманам, сумкам, бумагам… Я подчеркиваю: она все равно это делала. Она все равно нашла бы его, этот ключ. Без всякой моей помощи. Так что — по большому счету я просто немного ускорил процесс. Я просто положил ключ от запертого ящика на видное место. А что? Это был мой долг: я охранял семейный очаг.
Она увидела ключ. Открыла ящик. Прочла письма.
Вечером был страшный скандал.
Нет, она была не такая дура, чтобы признаться, что видела все письма. Но и не такая умная, чтобы притвориться, что не видела ни одного. Она выбрала промежуточный вариант: одно письмо валялось на полу… Она подняла… Не смогла удержаться… Прочла… Как ты мог, негодяй?… Какая-то С-сонечка!.. А как же мы?… Предатель… Подлец…
После этого стало только хуже. «Какая-то Сонечка» из тщательно скрываемой тайны превратилась в почти узаконенную явь, с которой надлежало просто смириться — как с явлением природы, навроде зимних морозов.
«Что поделаешь? Такой уж у нас климат: полгода холодно, остальные полгода — зима», — говорил Лев, натягивая шерстяной свитер.
«Что поделаешь? Такая уж у меня жизнь: три дня здесь — а один там», — говорил Лев и уходил ночевать в другой дом.
В одну из таких ночей она взяла лист бумаги и размашисто написала:
ДОНЕСЕНИЕ
ЗАЯВЛЕНИЕ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Лов Никол Хочу донести Спешу доложить сигнализировать донести до вашего сведения, что Лев Вишневецкий Лев Николаевич замечен в антисоветской попал под влияние антисоветской деятельности своего коллеги, бывшего (?) члена Академии наук, врага народа Льва Ландау, отбывающего сейчас срок заключения. А также под влияние других своих коллег, как то: лаборантка работающая в должности лаборантки Софья Минеева, которая, изначально будучи знакома с академиком товарищем физиком Ландау, познакомилась позже с Вишневецким Львом Николаевичем и агитировала последнего в пользу подрывной антисоветской деятельности.
Прежде Никогда раньше В прошлом Вишневецкий Лев Николаевич антисоветской деятельностью никогда не занимался и являлся ком активным борцом сторонником идеалов компартии. Но под дурным влиянием вышеперечисленных лиц (Лев Ландау, Софья Минеева) теперь говорит позволяет себе антисоветские высказывания (как то: неприличные шутки, адресованные в адрес советской архитектурые), а также хранит у себя документы антисоветского содержания. А именно: листовка Л. Ландау «Сбросить фашистского диктатора и его клику», которую распространила С. Минаева. Вышеозначенную листовку Вишневецкий Лев Николаевич хранит в своем доме против желания членов своей семьи, жены и дочери. Жена Л. Вишневецкого Валентина Вишневецкая является членом коммунистической партии и не поддерживает антисоветскую деятельность мужа и его коллег.
Надеюсь, это письмо послужит сигналом
Просьба откликнуться на этот сигнал как можно
С уважением,
Доброжелатель Секретный осведомитель.
ЧТОБ ВЫ ОБА СДОХЛИ — ТЫ И ТВОЯ СУКА!!!
Потом она взяла другой лист бумаги и переписала текст левой рукой, аккуратными печатными буквами. Без помарок и без последней строчки.
Она отправила письмо не сразу. Оба листка, черновик и беловик, она прятала среди белья — застиранных трусов и безразмерных лифчиков — еще три дня.
Я собирался их взять. Да, сначала я хотел их украсть, оба, черновик и беловик, чтобы спасти Льва, спасти их всех, защитить, отвести беду, исправить ошибку… Я три дня слонялся вокруг бельевого ящика — видит бог, я хотел их вытащить, оба, черновик и беловик. Но меня остановило какое-то сладкое чувство — смесь обиды, любопытства, злорадства, возможности поучаствовать, не будучи при этом соучастником, — в сочетании с чувством собственной правоты. Принцип невмешательства никто ведь не отменял… Мешать людям не стоит, это всем известно; да попробуй им помешай, если они уверены в том, что делают (но была ли уверена она? написала бы все это снова, если бы письма исчезли? не знаю, не уверен…). Так что я был прав — по большому счету.
По какому-то другому счету я был не прав.
Я взял только черновик.
Беловик я оставил.
Через три дня Лев снова не ночевал дома (график своих измен он соблюдал столь же педантично, что и все остальные графики). Всю ночь Валя драила квартиру — а утром отправила письмо.
Льва забрали через четыре дня. И Соню. И моего отца. Всех в одну ночь.
…По какому-то другому счету я был не прав. Я вернулся в комнату старика и открыл шкаф. Сяо выкатился оттуда комком взъерошенной шерсти; в предрассветных сумерках изысканной его рыжины было не различить, и он казался собственной дворово-серой тенью.
Поспешной кособокой иноходью Сяо поскакал к кровати старика, на которой теперь мирно спала ведьма, улегся у нее на груди и громко, точно неисправный холодильник, заурчал. Узкоглазая, не просыпаясь, погладила его по спине.
