Влада Медвденикова - Дети войны
Я никогда не ел ничего вкуснее. Хрустящие ломтики мяса, залитые соком ягод, — я узнаю их вкус, дикий, лесной. Мы собирали их с Бетой. Где сейчас Бета? Наверное, Кори пошел к ней, и она сейчас со своей командой. Со своей бывшей командой.
Внезапно и остро, я чувствую разрезанные нити, оборванные струны, еще недавно связывавшие людей. Сколько таких разбитых команд? Очень много. Я прислушиваюсь и в окружающих нас потоках жизни вижу отблеск своих звезд. Своих бывших звезд. Теперь они предвестники Аянара.
Аянар протягивает мне бокал. У вина привкус тех же ягод, — сладковатый и терпкий.
Словно отвечая на незаданный вопрос, Аянар говорит:
— Я надеялся, что после победы ты будешь мне помогать. Ты столько лет был лидером.
Его слова и чувства такие искренние сейчас. Я хочу спросить: «Почему же ты не позвал меня раньше?», но вместо этого говорю:
— Расскажи про задание.
Аянар молчит, недолго — вдох, глоток вина, подступающая тревога, — а потом говорит, словно оправдываясь:
— Это решил не я. Очень давно было пророчество, что после войны нужно будет… — Мне не нравятся паузы в его речи, не нравится, что он не смотрит мне в глаза. Но Аянар лидер, я должен его выслушать. — Нужно будет отправиться в другой мир, забрать оттуда магическую вещь. Золотую флейту.
Я не могу сдержать усмешку. Это шутка, сказка, герой отправится за море в поисках волшебства и вернется с триумфом. Я смеюсь и злюсь одновременно, — почему Аянар не хочет рассказать мне о задании, зачем эти детские игры?
Я встречаюсь взглядом с Аянаром, и он берет меня за руку. Его прикосновение говорит: это правда, не шутка, не сказка, правда. Я слышу биение его крови, слышу растерянность, непонимание и сомнения.
— Давнее пророчество, — говорю я. — Почему же я о нем не знал?
— И я не знал. — Аянар снова отводит взгляд, но не разжимает руку. Он хочет, чтобы я чувствовал — он не обманывает, все правда. — Сказали только после войны.
Я не спрашиваю, кто ему сказал. Ясно и так — это человек, живущий в чертогах тайны, его старшая звезда, тот, кому он служит.
— Мне кажется, — продолжает Аянар, — нужно, чтобы кто-нибудь побывал за морем, в другом мире, и потом мы могли бы легко перемещаться туда.
В этом есть смысл. Темнота может перенести меня только туда, где я уже был, или где был кто-то из моих предвестников. Если я доберусь в другой мир по морю, ступлю на чужой берег, то открою дорогу, которой не было прежде. Смогу мгновенно вернуться домой и потом вновь оказаться на чужой земле. Смогу взять с собой других.
Но зачем это сейчас?
Мой бокал опустел, я беру кувшин со стола. Вино искрится, я пью его и уже почти не замечаю вкуса. Должно быть, за эти недели я совсем отвык от вина, — сердце бьется все быстрее, мысли мчатся как штормовой ветер.
— Причем здесь флейта? — спрашиваю я.
Аянар пожимает плечами — почти беспомощный жест. Он мало что знает, он в смятении.
— Потому что я играю на флейте? — Я снова слышу в своем голосе смех и злость, хочу оставаться спокойным, но не могу. — Чтобы было к чему стремиться? Привезти новую флейту из-за моря?
Моя флейта, звук которой знал каждый мой предвестник, исчезла в первой битве. Я отдал ее глашатаю войны, и в самом сердце Атанга, в королевском дворце, флейта запела. Песня призыва коснулась каждого воина, воспламенила души, и началась битва.
Флейта пропала в грохоте и пламени сражения, я так и не нашел ее потом.
Может быть, это задание — лишь милость для меня? Мое время прошло, я осужден, но мне вверяют новых личных предвестников и поручают сделать то, чего никто не делал прежде, — пересечь море, принести осколок другого мира. Принести новую флейту. Вдохнуть в нее свою жизнь и силу, играть на ней, заглушив голос бури.
Может ли быть такое, что задание — лишь утешение после приговора?
Нет, этого не может быть.
Словно повторяя мою мысль, Аянар говорит:
— Нет, мне кажется флейта действительно важна. Но трудно понять — это же пророчество.
— Я спрошу у Эркинара, — отвечаю я. Он глава прорицателей, он должен знать, но захочет ли ответить?
Аянар кивает и начинает перечислять то, что мне нужно знать. Он рассказывает о корабле, захваченном во время войны, пропитанном теперь нашей магией и ждущем меня. Я отвечаю, думаю, кого взять с собой, как подготовить людей, как все успеть. Всего две недели до отплытия. Я слишком долго блуждал в лесу.
Мы говорим, кувшин пустеет, лишь на дне остаются багровые капли. Я прощаюсь с Аянаром, выхожу из шатра.
Снаружи темно. В небе движется темная пелена, звезды мерцают в разрывах туч. А сквозь полотняные стены шатров сияет электрический свет, и то здесь, то там рвется ввысь, бьется на ветру живое пламя костров.
В моем шатре пусто. Я касаюсь хрустального шара, свет течет, дробится на черной поверхности стола. Дверная занавесь развевается, опоры чуть приметно кренятся и стонут.
Беты нет рядом, я один.
Я чувствую ее свет — она сияет совсем недалеко, где-то в лагере. Такой теплый свет, я хочу прикоснуться к ней, хочу позвать. Но она со своей командой сейчас, с теми, по кому так тосковала.
Она придет, нужно лишь подождать.
С этой мыслью я падаю на кровать, и сон смыкается надо мной.
14
— Я должен вам кое-что рассказать, — проговорил Кори.
Всего минуту назад разговор был почти беззаботным, а теперь голос Кори стал серьезным и тихим. На миг мне вновь показалось, что это сон. Стонущий снаружи ветер, колышущиеся стены, дрожащие огоньки свечей и наша команда снова вместе, — сон.
Я зажмурилась, а когда открыла глаза, вздохнула с облегчением, — все вокруг меня было настоящим, реальным и прочным.
Мы сидели так, как привыкли с детства: рука Кори в руке Коула, мои пальцы между их ладоней. Раньше мне казалось, — в этом прикосновении, где каждый может ощутить чувства другого, бьется сердце нашей команды. Я и сейчас ощущала струящийся поток радости-грусти, но что-то исчезло. Как солнце, которое скрыли тучи — оно не погасло, но стало невидимым.
Мы больше не одна команда, — наверное, дело в этом.
В шатре у Кори горел не белый свет, а живой огонь, высокие свечи. Мое ружье лежало на полу, ловило их отблески. «Я вижу, твой друг все еще с тобой», — сказал Коул, когда мы только пришли и сели возле низкого стола. Коул знал, как я люблю свое оружие.
Сам Коул был безоружен. Его одежда сменила цвет, из черной стала пятнистой и яркой. Он был теперь предвестником Аянара, но я никак не могла в это поверить. В своей разноцветной рубашке Коул казался осунувшимся и бледным. Он то и дело вскидывал свободную руку, отводил волосы со лба — черные, по-прежнему короткие, как и в Эджале.
