Андрей Звонков - Закон сохранения
Они определились, и через три дня, вечером, у дома Кабанова остановился "Пассат" отца Владимира. Свешников был не один. Кабанов не разбирался в церковных чинах, сидевший за рулем молодой человек в черной рясе, длинные светлые волосы собраны сзади в хвост, нежная рыжеватая бородка аккуратно подстрижена, на левой кисти и запястье в несколько петель обвились четки, помогал отцу Владимиру. Вдвоем они извлекли из объемистого багажника что-то вроде большого подсвечника, складной столик, и чемодан. Отец Владимир нес еще кожаный портфель.
Лариса Ивановна, скрывая остатки волос после химии и так все последнее время ходила пока могла в наглухо повязанном платке. Кабанову же этот фасон напоминал времена их молодости когда они еще тридцать лет назад ложились спать, жена за что-нибудь обидевшись на мужа, именно так, прикрывая уши, повязывала платок. Смешно, но это действовало на Виталия Васильевича удручающе… он винился во всех грехах, брал обратно нечаянно сказанные слова и вообще признавал правоту жены. И вот сейчас, глядя на темные круги вокруг глаз, так резко проявившиеся на лице в обрамлении платочка, остро ощутил укоры совести. А ведь это я виноват. Это меня наказывает жизнь за тот легкомысленный поступок. Если бы я мог… Кабанов вспомнил чьё-то стихотворение: нам не дано предугадать, как наше слово отзовется… Слово или дело? Не важно, и слово и дело. Древний клич соглядатаев напомнил ему, что за все надо платить. И он снова платит. На этот раз жизнью жены, любимой женщины, единственного человека. Есть еще дочери. Но Юлька уже большая, сама ждет ребенка, а Маринка — подросток голенастый, школьница. Вымахала под метр восемьдесят… отбою нет от парней. И ума тоже. И неожиданная мысль пронзила — а если его долг больше… и девочки тоже окажутся жертвами его бездумия?
Виталий Васильевич стоял в дверях, наблюдая за священником и дьяконом как представил его Свешников — отцом Георгием, уже после того, как отец Владимир с полчаса беседовал с Ларисой один на один, выглянув из комнаты он позвал дьякона, а Кабанов остановился, опершись на дверной косяк. В квартире было немного дымно, воздух насыщен ладаном, но Виталий Васильевич все время ощущал какой-то посторонний запах, от самого себя… Этот запах периодически, как-то волнами накатывал на него, и умом понимая, что уже давно все смыто, откуда-то из подсознания навязчиво в ноздри влезал аромат Ники… И тем больнее стало ощущение вины, обиды… что даже запах ладана не был в состоянии перебить его.
Отец Владимир читал молитву Богородице, Лариса лежала закрыв глаза, на лбу и щеках блестели капельки елея. На деревянных ногах Виталий Васильевич приблизился к кровати и опустился на колени. Почувствовав его, жена открыла глаза и посмотрела на скованное мукой лицо Кабанова.
— Что, Виталик?
И не своим голосом, преодолевая невероятное сопротивление, он громко сказал, заглушая речитатив священника:
— Лариса, прости меня. Я виноват. — Он не видел немой сцены позади себя, когда дьякон хотел подойти мол, не время. Потом покаетесь. Но Отец Владимир жестом остановил его. И продолжил: — Я должен сказать… — он снова замолчал преодолевая возникшую сухость в горле, — Тишина в комнате стала плотной вязкой, тиканье будильника на кухне отдавалось в ушах и в сердце, он выдохнул: — полтора месяца назад я изменил тебе с женщиной! — Будто бомба взорвалась в голове! Он ничего не видел! Ничего не слышал! Все чувства разом пропали. Он умер. Тьма и молчание. И вдруг в тишине и темноте он не услышал, а ощутил внутри себя голос… и этот голос сливался в тысячи голосов, в нем была и Лариса, и мама, и дочери и еще кто-то: —
— Я прощаю, Виталик. Ну, конечно, прощаю… милый. Хорошо, что ты сказал. — и уже вылетая на этот голос в реальность, Кабанов обретая свою плоть и чувства, прижался губами к ее руке, а Лариса погладила по щеке, и сказала просто, — Ничего… А я-то никак не могла понять, что с тобой?..
Сзади подошел отец Георгий, за плечи обнял и повел из комнаты Кабанова, тот не видя ничего перед собой в пелене слез, послушно пошел в кухню и сел за стол, отец Георгий налил из чайника кипяченой воды, и протянул Кабанову, он послушно выпил. Стало легче дышать. Виталий Васильевич повернулся к дьякону.
— Простите, я наверное не вовремя…
— Да что вы, Виталий Васильевич, — голос у дьякона был совсем не юношеским, — этак не всякий сможет. Вы посидите пока, я должен помочь отцу Владимиру.
Кабанов опустошенный сидел, положив руки на стол, ожидаемого облегчения не наступило. Нет, было, конечно, чувство, что он сделал то, что должен был, но и какое-то ощущение незавершенности оставалось. Мало, мало было простого признания, мало того, что невольными свидетелями этого признания оказались два священника. Надо было еще что-то сделать! Что-то очень важное, пожалуй, самое главное. Но что?
Свешников оставил в комнате дьякона — читать псалтырь, а сам вышел к Виталию Васильевичу. Разоблачился, снял крест, все сложил и убрал в портфель. Кабанов обратился к нему с вопросом:
— Что мне теперь делать?
Отец Владимир собрал бороду в кулак, помолчал, потом негромко и спокойно произнес:
— Отец Георгий, на эту ночь останется у тебя, Виталий. Завтра я за ним приеду и заберу, он же объяснит и все дальнейшее. Ты мне вот что скажи, как врач, ответь — сколько ей еще осталось?
Виталий Васильевич пожал плечами.
— Трудно сказать. Процесс идет очень быстро, но печень как ни странно не задета, во всяком случае она не желтая, значит отток желчи не нарушен, признаков перегрузки в системе воротной вены я тоже не вижу, а значит кровотечения из вен пищевода маловероятны. В остальном, я ничего сказать не могу. Она быстро теряет силы, последнее время давление не выше девяноста на сорок, вероятно поражены надпочечники. Не знаю. Она может прожить еще недели две и может умереть в любой момент. — он уронил голову на руки.
Отец Владимир, постоял несколько мгновений осмысливая этот поток чисто медицинской информации, все-таки врач он всегда — врач, потом, уже поворачиваясь к двери, сказал:
— Проводи меня.
Кабанов послушно пошел за ним, помог надеть поверх рясы что-то вроде длинного глухого плаща, и тут наступила секундная пауза, он замешкался не зная, что делать, протянуть для рукопожатия руку? Или что? Свешников, видя это замешательство, незаметно вздохнул, и сам протянул руку.
— До завтра, Виталий. — вдруг наклонился к самому уху Кабанова, — Если до завтра не умрет, привези дочерей и родных попрощаться. Это очень важно. Ты сегодня сделал важный поступок, не лишай других возможности попросить прощения у умирающего.
Лариса Ивановна умерла через два дня в ночь под понедельник. Еще днем она спокойно попрощалась и с дочерьми, и с зятем, и сестрой, что по телеграмме примчалась из Иваново. Отец Григорий проводивший у Кабановых каждую ночь, негромко читал псалтырь, потрескивала свеча. В квартире кроме него и Виталия Васильевича оставалась сестра Ларисы, которой некуда было ехать. Юля с мужем забрали младшую дочь и уехали к себе. Завтра рабочий день, кому в школу, кому на работу…
