Дмитрий Кравцов - Третий источник
— Да ладно, песни-то петь. — Добродушно отозвался Леший. — Дождешься, когда-нибудь я тебе жирок спущу.
Что он, что Серега, держались так, словно собрались на рыбалку, и глядя на них Толяныч и сам как-то вдруг успокоился. Хотя нет, «успокоился» — не совсем подходящее слово. Он и до этого был более-менее спокоен, а уж когда спиртяшки глотнул — так и совсем отпустило. И сон и хмель как ветром сдуло. Будь, что будет. А на Крота кричал скорее от неожиданной стремительности событий, а не от нервов.
Толяныч сел на заднее сидение, держа Матрену за пазухой. Леший уселся рядом, ощутимо качнув «копейку», как если бы это была не машина, а лодка. Между ними на сидении громоздился баул, в который Леха сразу же погрузил свои лопатообразные ладони. В бауле в ответ грозно, но сдержано погромыхивало.
Жигуленок взял с места неожиданно резво. Обогнули дом — в свете прожектора краснела пожарная машина, курили пожарники, виднелась и пара милицейских фуражек. Остатки «Полтинника» грузили на эвакуатор. На них не обратили ни малейшего внимания, а Толяныч все смотрел и смотрел, выворачивая шею, пока они не выехали на дорогу. Губы, казалось, покрыла легкая и жирная пленка гари. Все выглядело совсем не так реально, как в многомерной графике виртуалки, более плоско, что ли. Не по настоящему.
Леший сунул ему в руки короткий бронежилет — надевай, мол. Вообще-то армейская куртка имела армирование и карманы для титановых пластин, но и жилет сойдет. Второй броник Леха бросил на переднее сидение.
Толяныч извлек притихшую Матрену и переложил ее к заднему стеклу, долго возился в тесноте салона, пока напялил эту штуку, сразу потяжелев на несколько кило. Леха молча подергал его за плечи, где-то что-то подтянул, вжикнув туда-сюда липучками — порядок. Сверху Толяныч опять натянул куртку и снова сунул Мышонка в рукав. Наган за поясом воинственно упирался глушителем в бедро — не пальнуть бы случайно, а то ведь прощай наследство.
Жигуленок свернул к лесу и аккуратно съехал в овраг.
Серега вел машину, стараясь держаться подальше от жилых домов, прикрываясь полосой кустарника, фары не включал, только подфарники. Наконец заглушил мотор, влез в бронежилет и закурил, поглядывая на светящийся циферблат часов:
— Так, мужики. Скоро светать начнет. Ждем до петухов… Хотя какие тут, в задницу, петухи. Поссыте сейчас, а то потом только в штаны. Ну и давайте упаковываться.
Все выбрались наружу за исключением неожиданно разоспавшейся Матрены. Толяныч курить не стал, хоть и хотелось. Потянулся, вдыхая росистый воздух без малейших признаков ветра, поводил плечами, привыкая к тяжести броника: на действительной приходилось носить другой, длиннее и заметно поувесистей. Да и сколько уж с тех пор воды утекло.
Хрупкая грань между ночью и рассветом вот-вот должна наступить, но никак не уловить тот момент, когда мир становится призрачно-серым, обманчивым, словно разливается сильно разбавленная тушь. Таким же смутным, как накатившие мысли. Толянычу казалось это все происходит не с ним. Он попытался собрать все в кучу, но предстоящее дело никак не желало лезть в голову для хоть какого-то осмысления. Крот с Лехой своим видом тоже не создавали ощущения серьезности, перекидываясь отрывистыми междометиями и не выпуская сигарет изо рта. Очевидно, что для них подобная вещь — дело если и не совсем привычное, то как минимум неоднократное.
Толянычу тоже приходилось убивать людей, не только на действительной службе, а еще раньше — в другой, более лучшей жизни. К тому разу он даже готовился довольно обдуманно, но тогда все было ясно и другого пути он не видел… Собственно тот случай и толкнул его в суровые объятия Вооруженных Сил. В счет естественно не идут всевозможные махаловки юности, где не враз и поймешь что к чему, а орудия применяют самые варварские. Но сейчас чертовщина какая-то — демонстративный каннибализм вообще ни в какие ворота не лезет, пусть даже просто померещившийся с пьяных глаз. Слюнтяй этот ядовитый, «Полтинник» с челобанами у подъезда. И ведь из-за чего?! Из-за глупой драчки? Или не менее глупой сисястой девицы, таганрогской герцогини? Бред какой-то.
Затеянная акция упорно ассоциировалась с виртуалкой в стиле экшн. А ведь эти людоеды наверняка должны бодрствовать — не могут же они отправить бригаду убить какого-то там Толяныча, а сами завалиться спать. Так не бывает…
Он все же сунул сигарету в рот:
«А они тебя собирались замочить? Уверен?» — шепнул вопреки своему предназначению «сосед». «Не знаю. Похоже. И Крот уверен…» — Толяныч все-таки закурил, наблюдая в тусклом свете, истекающем из салона «копейки», как Леший наворачивает глушитель на тупорылый автомат смутно знакомой конструкции.
Нет, не то…
Удивительно, как просто и обыденно Крот и этот амбал, Леха, восприняли необходимость пойти и убить опять же совершенно незнакомых им людей и фактически неизвестно за что. Подумаешь, покусали кого-то бешенные собаки. В первый раз что ли?!
Нет, тоже не то…
Отшвырнув в траву даже не ополовиненную сигарету — черт! — Толяныч неловко задел забинтованную руку, и она отозвалась саднящей болью.
И эти странные обряды, которым его подвергла теть Маша. Видно же было, насколько серьезно она все восприняла…
Нет, и это не то…
Он посмотрел на дом. Обычный блочный — из оврага видно было только два последних этажа, и ни в одном окне свет не горит. Спят себе люди. Резко пахнуло бензином. Это Крот поставил рядом с ним две канистры. На плече болтается автомат. И бычок на губе рдеет, как фитиль старинной аркебузы:
— Тебе, Фант, самое главное. Канистры. Вперед не лезь, а то шмальнет какая-нибудь дура рикошетом, и амба — только через пару часов потушат. Идешь последним, а то я тебя знаю, вечно лезешь на рожон. Наган держи под рукой, мы сами все сделаем. Стоишь в прихожей, смотришь, слушаешь. Все. Больше ничего. Поглядывай в сторону кухни, ну это уж так, на всякий случай.
Сильная затяжка высветила красным половину Серегиного лица, прижмуреный глаз и чуть скошенный рот. Он, наверное, тоже разглядел Толяныча:
— Давай, дерни пару дохлых, и пора.
Толяныч взял обмусоленную сигарету, затянулся раз-другой, и голова чуть закружилась, стала звонкой и прозрачной. Он словно разделился на две равные половины. Сбой! Фантик отделился, встал за плечом, обретая неожиданную самостоятельность, глядя глазами Толяныча, как отлетает окурок в траву, как он берет канистры — тя-а-желые… — как они гуском идут вдоль ручья, а дом вырастает, нависает, словно огромный могильный камень.
И Толяныч понял странность, зудевшую все время: Крот принял решение в его — ЕГО!!! — деле.
