Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)
Гигантские статуи были вмурованы в янтарь.
Вход в пещеру – яркий островок, который вращался, пока не стал размытым проемом на потолке.
Мои ботинки не касались земли – я будто был невесом.
Я уплываю от света к сырой пропасти, к пурпурному теплу.
Воцаряется бескрайняя и приятная темнота.
Чушь.
Я вернулся в лагерь «Сороковая миля». Мои мысли были приятно бессвязными.
23
Рабочие остановились, когда я появился перед ними. Никто не проронил ни слова. Никто не пытался остановить меня, когда я наклонился над котлом, зачерпнул пригоршню вареного риса и жадно запихнул себе в рот. Никто не остановил меня, когда я поднял ржавую лопату и побрел в хижину Батлера, чтобы нанести ему визит вежливости. Никто ничего не сделал, даже когда я вышел оттуда, запыхавшийся, бросился к ящикам с запасами и взял несколько шашек динамита со всем необходимым.
Не зная, что им сказать, я широко улыбнулся.
Они выстроились полукругом, стоически, как высеченные фигуры. Я побрел в горы.
24
Наблюдать за взрывом было приятно.
Пыль вздымалась, оставляя за собой облако в форме молота, которое, однако, вскоре рассеялось. Я подумал о больших палках и гораздо больших гнездах с разгневанными шершнями. На самом деле я нисколько не боялся.
Одни открываются, другие закрываются.
25
После того как я пробарабанил в дверь десять минут, из-за нее показалась девушка по имени Эвелин и увидела меня на крыльце борделя. Я с трудом сидел на ступенях и бормотал какую-то чепуху. Начинало светать, и звезды в этот час были особенно красивы.
Я попросил ее позвать Виолетту. Эвелин ответила, что та поспешно уехала из «Пчелы» в неизвестном направлении.
Октавия все поняла по моему внешнему виду и принялась раздавать указания. Вместе с парой девушек она перетащила меня в номер и опустила в обжигающе горячую ванную. Я не имел ничего против. Кто-то вложил мне в руку откупоренную бутылку виски. Кто-то другой, похоже, осмотрел шов на моем предплечье и решил стащить немного морфина из волшебной сумки доктора Кэмпиона. Меня спрятали, и реальность растаяла, превратившись в смесь бархата и меда. Я упал с повозки, и меня раздавило ее колесами.
– Скоро возвращаетесь домой? – Октавия выжимала воду из мочалки мне на плечи. – Обратно в Старые штаты?
От нее приятно пахло. Там от всего приятно пахло – розами и лавандой.
Я не знал, какой это был день. На панели из тикового дерева опустились тени. Это место было популярным в пятидесятых. Хорошее, должно быть, было время, когда Запад все еще был Диким. Мои губы опухли. У меня был жуткий отходняк – будто с неба на меня кусочек скалы упал.
– Ага. А вы? – сказал я.
Я понял, что снова начал страдать навязчивой идеей – возможно, даже хуже, чем когда пристрастился к опиуму. Каждый раз, когда мои зрачки расширялись, меня бросало в дарвинистские иллюзии. В состояние фуги, в котором цепочка человеческого рода быстро развивается из первой неразумной амфибии, выбравшейся на берег, во множество сутулых приматов, которыми кишат меняющиеся пейзажи, а затем превращается в безумные массы людей в пальто и платьях, населяющих каменные и стеклянные мегаполисы Земли. У меня кружилась голова.
– Я могу уехать в любую минуту.
В ушах по-прежнему звенело. Может, так было всегда.
Вершина холма, обезглавленная во время грома и пылевой бури, превратилась в пятнышко. Валуны уменьшились до разбитых кусочков, кружащихся вокруг меня, – меня чудом не стерло в пыль. Неужели это был я, словно Самсон, сражающийся с филистимлянской армией? С каждой каплей ароматического воска все становится еще менее реальным. Мои глаза стали влажными. Я отвернулся, чтобы Октавия этого не заметила.
– Сегодня заходил Томми Маллен. Вы все еще ищете его, верно?
– Вы его видели?
– Не-а. Кавана разговаривала с Дальтоном Бамоном. Он упомянул, что видел Томми на улице. Тот помахал ему, зашел в переулок и больше не появлялся. Может, боится, что вы возьмете его на мушку?
– Возможно.
Октавия продолжала:
– Глинна слышала, будто Лэнгстон Батлер умер. Прямо во сне. Полагаю, китаезы устроили ему церемонию. Преподобный Фуллер говорил что-то насчет поездки в «Сороковую милю», чтобы проследить, что профессора похоронят по-христиански, – она замолчала, продолжая разминать мою шею стальными пальцами, а затем добавила: – Мне очень грустно. Профессор был хорошим человеком. Вы знали, что он проработал костоправом три или четыре года? Помогал забеременевшим девушкам. Он был нежным, как отец. Но потом появился Кэмпион, и профессор скатился по наклонной. Очень жаль.
Я улыбнулся кисло и безрадостно.
– Но ведь его работа не ограничивалась одними абортами. Батлер помогал и детям, не так ли? Тем, которые родились здесь, на ранчо.
Октавия не ответила.
Этим детям проституток, которых выбрасывали в смоляные шахты, этим крохотным крикунам, задушенным в хтонических глубинах. Я рассмеялся:
– Несчастные случаи. Здесь, на севере, что-то не видно сиротских приютов.
Октавия спросила:
– Кстати, как будете оплачивать счет? – она вмиг похолодела. Видимо, порылась в моем пустом бумажнике.
– За оказанные услуги? Хороший вопрос, мадам.
– Вы отдали Виолетте все деньги? – в ее неверии чувствовался оттенок презрения. – Это чистой воды безумие, мистер. Зачем вы это сделали?
Комната расплывалась.
– Я не предполагал, что они понадобятся мне там, куда я собирался. Я поступил необдуманно. Но когда карты вскрыты, ставку уже нельзя отозвать.
Куда я собирался? Если повезет, то в гроб, в сырую землю. Альтернативный вариант выглядел слишком безрадостно. Я прислушивался, не тикают ли изменяющиеся клетки – это означало бы, что я сделал переход в область сверхчеловека. Проклятие: в бутылке было пусто. Я бросил ее в мыльную воду и наблюдал, как она тонет, сверкая меж моих покрытых синяками бедер.
– Там наверняка была куча денег. Вы любите ее или что?
Я нахмурился.
– Тоже хороший вопрос. Нет, думаю, не люблю. Она просто слишком хороша для того, чтобы быть среди вас, вот и все. Жаль было наблюдать, как она увядала.
Октавия ушла, даже не поцеловав меня на прощание.
26
Моя одежда хотя бы была выстирана, поглажена и аккуратно сложена.
Я одевался с таким расчетом, будто собирался на собственные похороны. Прочистил пистолет, заглянул в барабан лишь по привычке – по весу можно легко понять, сколькими пулями оно заряжено.
Проститутки побрили меня, и, если не считать синяков и мешков под глазами, я выглядел неплохо. Ноги меня не слушались. Я пошел по черной лестнице, не желая проходить через гостиную, где грохотало пианино, и звуки вечернего разврата достигли своей предельной громкости.
