Юрий Кургузов - Луна - Солнце мертвых
— Добрый вечер, — сказала она своим нежным, чарующим голосом, и я, несмотря на все негодование из-за того, что чертовка выставила меня вчера перед графом в таком дурацком свете, не нашел ничего лучшего, чем глупо кивнуть головой и не менее глупо ответить:
— Вечер добрый.
Возможно, она ждала, что я скажу дальше, но я молчал как гурон, привязанный к столбу пыток какими-нибудь делаварами, и она продолжила сама:
— Ну и как вам в замке? Привыкаете?
Я кисло усмехнулся:
— Уже привык.
— Неужели?
Женщина внимательно посмотрела мне прямо в глаза, и у меня почему-то вдруг сразу пропала всякая охота шутить. И иронизировать тоже.
— Привык… — с трудом повторил я. — Вот только…
Однако она не стала дожидаться, пока я позволю себе договорить то, что хотел. А может, и не хотел.
— Вы о дворецком? — медленно произнесла странная женщина и кивнула: — Я уже знаю. Но что, собственно, в этом такого печального? По-моему, наоборот, вам и вашему другу следует только радоваться.
— Это еще почему?! — изумился я. — Погиб человек, а я должен радоваться?!
Она засмеялась:
— Так если бы человек…
— Что?! — взревел я. — По-вашему, несчастный старик…
— Конечно же, не был несчастным, — пожала красавица плечами, — и тем более человеком. Он был о б о р о т е н ь.
— Оборотень?! — только и смог выдавить я из себя.
— Ну разумеется, — мило улыбнулась женщина, — вы не ослышались. И с какой же, позвольте спросить, стати вы должны огорчаться, коль на этом свете стало одной тварью меньше? Хотя, впрочем, еще не стало — для того, чтобы эта гадина никогда больше не выползла на землю, нужно сделать еще кое-что…
Я стоял и, выпучив как китайская рыбка глаза, обалдело смотрел на нее. Один из последних лучей заходящего солнца, как говорят в таких случаях, коснулся ее волос, и я вдруг, совсем не к месту да и не ко времени, подумал, что она действительно хороша, хороша той необычной, загадочной красотой, которая не открывается взгляду с первой и даже, наверное, второй встречи, нет. Ощущение и понимание этой красоты приходит постепенно, накапливаясь исподволь и понемногу и взрываясь в какой-то совершенно непредсказуемый момент ослепительной вспышкой, столь ослепительной и молниеносной, что можно, кажется, даже и умереть, если не закрыть хоть на миг глаза, чтобы не быть испепеленным этим таким сладостным, но и таким смертельно-мучительным ураганом.
И я закрыл глаза… А когда снова открыл, она была уже совсем рядом — так близко, что я почувствовал на своей щеке ее легкое дыхание и, дабы не искушать понапрасну (хотя, впрочем, кто знает?) судьбу и не натворить (преждевременных) глупостей, резко шагнул назад и… оказался в воде.
Да-да, друзья, я оказался в воде, потому что стоял на самом краю травянистой косы и одного этого моего трусливого шага как раз хватило, чтобы ухнуть в пруд по колено. И вот теперь я тупо глядел то на свои ноги, то на виновницу моего падения, которая заливалась на берегу веселым заразительным смехом. Настолько заразительным, что через несколько секунд я и сам уже вовсю смеялся вместе с ней.
Потом я выбрался на берег, вылил из туфель воду и, быстренько соорудив небольшой костер — благо под деревьями, клонившими свои ветки к пруду, валялось много сухих сучьев, — уселся на траву и поставил туфли поближе к огню. Женщина присела напротив, обтянув колени своим зеленым, теперь каким-то мерцающим при свете костра платьем, и задумчиво подперла щеку рукой.
Все это время я молчал, потому что был совершенно потрясен двумя вещами: последними словами незнакомки и тем новым и невыразимо чарующим, что открылось вдруг в ее облике за миг до моего позорного падения в пруд.
Но долгое молчание не входило, видимо, в планы златокудрой ундины. Она подняла глаза к начавшему меркнуть небу, на котором стали уже загораться первые робкие звезды, и неожиданно тихо спросила:
— Так значит, вы не знали, что старик — убур?
Я вздрогнул от этого короткого, зловещего как удар топора слова, потому что вспомнил вдруг, что слышал уже его от Яна — прямо перед тем как мы с ним по дороге от железнодорожной станции к Волчьему замку подверглись нападению странных зверей.
— Убур… — медленно повторил я. — Убур — это значит оборотень?
Она кивнула:
— Да. Здешние крестьяне называют их так, наверное, уже тысячу лет.
— Но откуда же вам-то известно, что бедняга дворецкий был… гм… убуром? — скептически поморщился я.
Женщина неожиданно резко тряхнула головой, и копна ее пышных, уже почти совсем высохших волос нависла на миг над костром светлой тенью.
— Известно! — засмеялась она.
— В таком случае, — спросил я, — может быть, вы знаете и кто убил дворецкого? — Теперь в моем тоне сквозила уже неприкрытая ирония и ничего более, кроме лишь, пожалуй, невольного восхищения ею, что, разумеется, не имело прямого отношения к делу, но и испортить его, думаю, не могло.
— Конечно, знаю, — без тени смущения в голосе сказала женщина. — Его убил Карл.
— Карл?! — Я был не то чтобы очень уж поражен этими словами, так как в душе и сам склонялся к тому же, но она-то утверждала это столь уверенно и безапелляционно, будто видела все случившееся в моей спальне собственными глазами.
— Да, Карл, — подтвердила она. — Старый кровопийца давно с ним не ладил, и Карл, выходит, все-таки сумел взять верх. Понимаете, сударь, дело в том, что управляющий Волчьего замка тоже оборотень…
Я схватился за голову.
— Как! И этот тоже?!
— Тоже, — спокойно кивнула она. — Только Карл моложе и гораздо сильнее. Впрочем, моложе, это будет, наверное, не совсем точно. Просто я хотела сказать, что он живет в более молодом и сильном теле. У старика же, насколько мне известно, уже лет тридцать назад выпали все клыки, так что сами понимаете… — Она презрительно махнула рукой, а я поймал себя вдруг на совершенно идиотской мысли, что, действительно, без клыков любому уважающему себя оборотню или вампиру делать на этом свете абсолютно нечего.
— Вот именно, — сказала красавица, и я вздрогнул — неужели же и она, как Ян, может читать чужие мысли? А я ведь в ее присутствии успел уже минимум раз сто подумать не только о Карле, но и… Мой предательский взгляд снова упал на ее высокую, скрытую (или открытую) платьем не более (или не менее) чем наполовину грудь, и я невольно покраснел. Представляете? Я — п о к р а с н е л!..
— Ничего страшного, — лукаво улыбнулась незнакомка, — не смущайтесь. Я же все-таки женщина, и, как каждую женщину, меня это вовсе не оскорбляет, может быть даже наоборот.
"Ах, так значит, ничего страшного?.." — вихрем пронеслось в моем мозгу, но материализовать свои мысли в конкретные поступки я не успел.
