Джеймс Герберт - Возвращение призраков
9
Преподобный Эдмунд Локвуд казался ниже из-за ссутуленных плеч и изможденности, оставившей тени под глазами и на щеках. Глядя на священника, стоящего у окна гостиной и смотрящего на лес, Эш заключил, что в прошлом он, ростом выше шести футов, несомненно, производил внушительное впечатление. Наружность преподобного говорила о его глубокой внутренней убежденности. Зачесанные за уши волосы представляли собой смесь седого и черного и подчеркивали высокий лоб, а нос, по-видимому, был когда-то сломан, поскольку крючком загнулся немного вправо. Отец имел мало сходства с дочерью, если не считать глаз, но и они были несколько светлее. Они показались Эшу такими пронзительными, что ему стало не по себе под их пристальным взглядом, когда Грейс представляла его отцу. Исследователь отвел глаза, возможно испугавшись, что Локвуд разглядит в них цинизм.
При рукопожатии он удивился отсутствию силы в руке священника, но потом заметил его деформированные, покрасневшие и распухшие от артрита суставы. Наверное, всякое усилие причиняло преподобному Локвуду ощутимую боль.
Эш сидел на комфортабельном раскладном диване перед большим кирпичным камином с длинной решеткой, заваленной старыми высохшими поленьями. В комнате было прохладно и пахло пыльными книгами и старой кожей. Запах кожи исходил от двух изношенных кресел, их обивка исцарапалась и местами порвалась. Вдоль низкого потолка шли балки, а посреди комнаты толстый столб поддерживал верхний этаж.
— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил Эш и полез в карман пиджака.
Преподобный Локвуд вздрогнул, обернулся к нему, словно только что вспомнил о присутствии исследователя, и резко ответил:
— Я бы предпочел, чтобы вы воздержались.
Рука Эша замерла, и он холодно посмотрел на священника В это время в комнату вошла Грейс Локвуд с подносом, на котором стояли кофейник и чашки. Ленч перед тем был довольно постным — салат с ветчиной и несколько сортов сыра, — и беседа велась такая же постная. У Эша сложилось впечатление, что священнику не до еды, однако во время трапезы тот не дал вовлечь себя в обсуждение слитских призраков. Даже когда все перешли в гостиную, викарий, казалось, не хотел касаться этой темы, и Эш первым заговорил о таинственных явлениях, рассказав о песнопениях, доносившихся, как ему показалось, из заброшенной деревенской школы. Локвуд подошел к окну и посмотрел на улицу, лицо его еще больше омрачилось.
Грейс заметила, как Эш засунул сигареты обратно в карман.
— Вы хотели закурить, Дэвид? — Она многозначительно улыбнулась, посмотрев на отца. — Я поищу для вас пепельницу — мы держим ее для гостей.
Поставив поднос на маленький кофейный столик, она снова вышла. Викарий нахмурился, провожая ее взглядом, но в его глазах отражалось добродушие.
— Вы действительно возражаете? — еще раз спросил Эш, делая упор на втором слове.
— Пожалуй, нет, — ответил Локвуд, и его черты немного смягчились. — Простите меня за дурные манеры, мистер Эш. Боюсь, все это повлияло на меня больше, чем хочется признать.
Он отошел от окна и опустился в кресло напротив исследователя. Изношенная кожа застонала под его весом.
— Вы не могли бы налить кофе? Мои руки нынче такие неловкие.
Эш нагнулся к столику между креслами и налил две чашки.
— Черный, — сказал викарий, когда Эш потянулся к кувшинчику со сливками.
Когда сутулый священник взял протянутый Эшем кофе и зажал блюдце между указательным и большим пальцем, другой рукой придерживая чашку, его скрюченная рука тряслась.
— То песнопение, что вы якобы услышали из школы, — вы узнали его? — спросил он, усевшись обратно в кресло.
— Я не разбираюсь в церковных гимнах, — ответил Эш, пригубив свой кофе. — Впрочем, он звучал знакомо. Где-то я слышал его раньше.
— Припомните какие-нибудь слова?
Эш на мгновение задумался, потом медленно покачал головой:
— Забыл. Теперь я даже не уверен в мелодии, хотя знаю, что раньше слышал этот гимн. А почему вы спрашиваете?
— Я подумал, насколько старым он мог быть.
— Знаете, я думал об этом за ленчем Может быть, Грейс была права, и он доносился откуда-то по радио. Сегодня жарко, и кто-то мог открыть окно.
Викарий улыбнулся, но не поднимал глаз, глядя себе в чашку.
— Здравый смысл всегда ищет рациональных объяснений. Это способ избежать умственных страданий.
Эш слишком хорошо понимал истинность сказанного, но ничего не ответил. Вернулась Грейс со стеклянной пепельницей и поставила ее на столик рядом с подносом.
— Пожалуйста, чувствуйте себя свободно, — сказала она Эшу, прежде чем подойти к окну. — Я открою, пока отец не начал жаловаться. Бог знает, почему окна закрыты в такой чудесный день.
Она подняла шпингалет и распахнула раму. Снаружи повеяло сладким ароматом жимолости, и вскоре затхлый запах гостиной выветрился. Эш наблюдал за Грейс в профиль, когда она сделала глубокий вдох. Грейс закрыла глаза, ее грудь натянула ткань футболки, на губах заиграла полуулыбка.
Эш вытащил из пачки сигарету и закурил, подавив легкое чувство вины за то, что загрязняет свежий воздух, которым только что наслаждался.
— Мистер Эш почти убежден, что это было радио, а не голоса призраков из начальной школы, — сообщил преподобный Локвуд, когда дочь повернулась к ним.
Ответ Грейс предназначался Эшу:
— Интересно.
— Но вы сами сначала так подумали, — напомнил он.
— Да, но потом я вспомнила о других происшествиях, которые недавно случились в Слите. Если бы вы знали о них, чудесный хор не показался бы вам столь удивительным.
— Так давайте начнем.
Эш вытащил из кармана миниатюрный магнитофон и пододвинул его к Грейс и ее отцу.
— Если не возражаете, я бы хотел записать наш разговор. Это избавит от необходимости впопыхах делать пометки во время беседы.
Грейс кивнула, но викарий смотрел с сомнением.
— Не скажу, что люблю такие штуки, мистер Эш, — сказал он.
— Это будет строго конфиденциально. Все, сказанное в этой комнате, останется между нами — вами, мною и Институтом экстрасенсорики.
— А вам можно верить?
Грейс была смущена прямотой отца:
— Институт много раз имел дела с церковью, отец. Его репутация зависит от щепетильности в подобных делах — так же как и от беспристрастности. Мы уже говорили об этом перед моим обращением к мисс Маккэррик.
Тон викария остался ворчливым и по-прежнему выражал сомнение.
— Ну, ладно. Но я так и не уверен, что это правильно.
— У нас нет выбора.
Ее голос был тверд, лицо решительно.
