Сущность - Де Фелитта Фрэнк

– Вы не настоящий доктор, да? – спросила Карлотта.

Шнайдерман покраснел и рассмеялся.

– С чего вы взяли? Я ординатор, а значит, врач. Но у меня есть руководитель.

– Вы просто очень молоды, вот и все.

– Не настолько.

Лифт открылся, из него вышли пациенты и мужчины, доставлявшие медикаменты. Пара вошла. Шнайдерман нажал на кнопку. На первом этаже он провел ее по ряду коридоров и через вращающиеся двери. Вдоль стен стояли несколько пожилых мужчин и женщин, кашляющих в инвалидных креслах.

– Это миссис Моран, – сказал доктор медсестре за окошком. – Из НПИ. Нужно полное физическое обследование. Оранжевый, зеленый и желтый.

Медсестра хихикнула.

– У нас есть и другие цвета.

– Мне нужна вся радуга.

Сестра заполнила несколько столбиков в своем бланке.

– Пусть посидит. Мы будем готовы через минуту.

Шнайдерман вернулся к Карлотте. Ее нервировал незнакомый запах химикатов. На первом этаже было холоднее. Повсюду на стеллажах стояли инструменты, пробирки и трубки. Внезапно в ее разуме они начали становиться все больше. Ее как будто уменьшал металлический и стеклянный блеск комнат и больные в коридоре.

– Не волнуйтесь, – сказал доктор. – Понимаю, место не самое приятное. Тут как в гараже. Но вы ведь уже сдавали кровь, да? Больнее не будет. Врать не стану, в основном это просто скучно. Займет где-то два часа. Попытайтесь не заснуть.

Карлотта нервно улыбнулась.

– Я буду наверху, когда вы закончите. Если захотите меня увидеть, попросите проводить до НПИ.

– НПИ?

– Нейропсихологический институт. Тут знают.

– Ладно.

Он развернулся. Затем повернулся обратно. Карлотта все еще переживала. Она не хотела, чтобы он уходил.

– Я буду ждать, и мы сможем поговорить, если захотите. Решать вам. Смотрите по самочувствию. Ладно?

– Да.

В кабинете, несмотря на молодость, в нем чувствовался авторитет. А с медсестрой он показался мальчишкой. Карлотту нервировало, что он с ней флиртовал.

– Миссис Моран, – позвала сестра, – пожалуйста, заходите.

Карлотта смирилась. Она вошла в комнату, заставленную трубками, пробирками, бутылками с густыми и отвратительными жидкостями. Вращающиеся механизмы внутри стальных контейнеров издавали жужжащий звук. Техники передвигали по прилавкам банки с кровью. Карлотта вздрогнула. Она стала обесчеловеченной, частью огромной медицинской машины. Даже свет здесь был зеленым и холодным. Все выглядели странно. Медсестра отодвинула занавеску. Карлотта вошла внутрь и разделась.

6

17:30, 2 ноября 1976

Снаружи дома на Кентнер-стрит слегка моросило. Карлотта еще не вернулась из клиники. Темные птицы пели грустные песни, снова и снова, спрятанные в деревьях. В доме было холодно и как-то пусто.

Билли стоял у раковины, почти не обращая внимания на отражение в черном окне. С тех пор как Карлотта заболела – или как еще это назвать, – Билли сам мыл посуду, одевал девочек и готовил себе обед. Он знал, что совсем скоро от него потребуют большего, но пока он делал все, что мог, – мелкие дела, которые упростят маме жизнь.

Билли считал, что нет ничего постыдного в ментальных заболеваниях. Ими люди болели так же, как простудой и десятком других болезней. Только от этого не придумали лекарств. Это нельзя изучить под микроскопом и отделить плохие клетки.

Лицо Билли напряглось. Мысль о микроскопах напомнила ему о школе, биологии и всем, что он ненавидел. Классы воняли как тюремные камеры. Странные учителя радовались, когда позорили детей перед всем классом – мелочные идиоты, проживающие свои маленькие жизни без надежды на лучшее. Он их терпеть не мог.

Билли не ходил в школу уже больше недели, но его это не беспокоило. Плевать, что ему скажут или предъявят. Да и вообще, что они могут? Скоро ему будет шестнадцать, и тогда он сможет уйти насовсем.

И все же Билли снедало беспокойство. Все так не вовремя. Особенно сейчас, когда заболела мама. Он не хотел доставлять ей хлопот. Но если честно, что она о нем знала? О чем он думал, о чем мечтал? Что вообще знают родители? Мама знала лишь то, что он обожал тачки. Даже шутила об этом с Синди. А ему нравились не просто гаечные ключи и масло. Он не собирался подаваться в гонки. У него была цель. Большая цель. И машины – лишь одна крошечная ступень.

Взгляд Билли затуманился. Руки застыли в мыльной воде, пока он обдумывал будущее – даже лучше, чем у дяди Джеда, Стю. Вот это история успеха. Ему нет и сорока, а он уже единственный владелец крупнейшего автосалона подержанных автомобилей в Карсоне. Участок площадью шесть акров с фантастическим оборотом. Иногда за одни выходные там продается более сотни машин. Дядя Стю сколотил состояние, просто сидя за столом, покупая и продавая. Да, именно этого и хотел Билли – однажды открыть свой автосалон. И не в Карсоне. В Брентвуде, Вествуде, может быть, даже в Беверли-Хиллз.

Билли выглянул в окно. Сквозь морось, струившуюся по стеклу, он увидел, как за угол повернул синий автобус. Никто не вышел. Мальчик посмотрел на часы. Уже почти шесть. Почему она так долго? Он надеялся, что с ней в автобусе ничего не случилось. Типа припадков и видений. Как ужасно таким болеть. Билли слышал истории о том, как менялся характер больных. Добрые и нежные становились безумными, молчаливыми и угрюмыми, терялись в тенях своего дома, переставали выходить, даже начинали вонять. Это кошмар: не сама болезнь, а перемены в человеке. Близкие становились другими, и ты мог их возненавидеть, желать отстраниться от тех, кого когда-то любил.

Билли выкинул эту мысль из головы. Он никогда не бросит маму, что бы ни случилось.

Его лицо скривилось, когда он подумал о Джерри. Чертов неудачник. А ведет себя так, будто крутая шишка. Мотается по стране, как артист из Вегаса, заезжает на одну ночь и использует его маму, как… Да, как шлюху. Почему она такое позволяет? Что, черт возьми, она в нем нашла? Что ее так привлекло? Хренов грязный…

Тарелка разбилась о линолеум.

– Твою мать!

Билли наклонился, чтобы подобрать осколки. Они были острыми и холодными. Он собрал их в пакет и выбросил в мусорку возле плиты. Затем поискал другие осколки.

Разбилась вторая тарелка.

– Боже!

Что за чертовщина? Он быстро сложил осколки на какую-то газету. Они были ледяными. Еще и подпрыгивали, почти невесомые. Билли бросил их в банку. Они звякнули и осели с небольшой вибрацией. Он плотно закрыл банку крышкой.

– Билли!

Он повернулся. Джули смотрела на него из тени гостиной.

– Что?

– Посмотри на меня!

Джули вышла к двери между кухней и гостиной. Глаза у нее были странные, как у феи. Волосы стояли дыбом.

– На хрена ты это сделала? – недоумевал Билли. – Иди причешись.

– Это не я. Они сами.

Билли грозно на нее уставился.

– Ну конечно, – ответил он. – Иди расчесывайся. Я не в настроении играть, и мама уж точно не будет, когда вернется.

– Я не…

– Джули!

Джули обиженно посмотрела на брата. Затем ее глаза заблестели. Она показала на Билли.

– У тебя тоже такое, – захихикала она.

Билли потянулся к своим волосам. Они завились и торчали во все стороны.

– Ты похож на клоуна, – смеялась Джули.

– Хренов дождь, – пробормотал он, причесываясь.

– Ты такой смешной.

Билли схватил Джули за руку, привел к раковине и намочил расческу. А затем принялся грубо расчесывать сестру.

– Ай! Билли!

Входная дверь открылась, и вошла Карлотта. Она выглядела усталой, все ее тело осунулось, с пальто и лица капала вода. Впадины глаз будто затерялись в тени. Она попыталась улыбнуться, но не смогла.

– Извините, что я так поздно, дети, доктор…

– Ничего, мам, – перебил Билли. – Я купил замороженных равиоли. И молока.

Карлотта устало кивнула в знак благодарности. Она сняла пальто и тяжело опустилась за кухонный стол.

– Как дела, куколка? – спросила она Джули.