Сущность - Де Фелитта Фрэнк

Он знал, что ему предстоит много работы. Придется поискать в классических исследованиях наиболее полные описания таких множественных галлюцинаций. Затем он сверился со своими записями. Ее голос звучал безжизненно, когда она описывала нападения, будто они произошли с совершенно незнакомым человеком. Следовательно, имела место диссоциация. Возможно, обычная истерия. В остальном ее эго казалось нетронутым – она вернулась в реальность, когда он ее успокоил.

Следующий вариант – психоз. Галлюцинации были настолько сильными, а бред – настолько поглощающим, что она потеряла связь с реальностью. Но чем дольше она говорила, тем больше успокаивалась, тем более рациональной становилась. Он решил повременить с этим диагнозом до тех пор, пока не узнает больше о ее истории. Признаки психоза и шизофрении обычно проявляются к двадцати годам.

Его любопытство росло, вызывая беспокойство. Психическое насилие части над целым, попытка реорганизации в новую констелляцию. Но зачем? Почему именно сейчас, в тридцать два года? Перед ним открывался широкий простор, неизведанный континент, и ему не терпелось начать.

Теперь, когда он был один в библиотеке, ему вдруг пришло в голову, что на большее он и не мог надеяться. Лечить сломленных и больных в области, которую он глубоко уважал, еще и в наилучших условиях – на ум сразу пришел образ отца. Сморщенный, подавленный человек с пропахнувшими чистящим средством руками. «Что это, если не милость Божья? – подумал Шнайдерман. – В чужом городе, среди незнакомых людей найти то, что перекроет все эти мысли».

Он потер глаза, закрыл учебники и выбросил стаканчик в мусор. Заставил себя сосредоточиться на пациентке, но из-за усталости мысли разбегались, без толку перетекая одна в другую. Он взял папку и вышел из библиотеки.

Одиночество психиатров-ординаторов – секрет для всех, кто не связан с профессией. Изоляция, пустые официальные коридоры, безвкусные залы для семинаров и чисто профессиональные отношения, а конкуренция не отпускает ни на минуту. Когда Шнайдерман шел по пустынному двору с выключенными фонтанами, шум города жутко отзывался в ночи. Он шел в свою квартиру, думая только о Карлотте Моран.

Билли склонился над ее плечом. Он прикоснулся к ее коже маленьким полотенцем, смоченным перекисью. Ее шея была испещрена нежными розовыми полосками, будто порезанная невидимым когтем.

– Чудо, что ты жива, – сказал Билли. – «Бьюику» досталось.

– Ты сможешь его починить?

– Да. Наверное. Если докупить детали. Вентилятор просто развалился.

Карлотта вздрогнула, когда он коснулся рваных ран у нее за ухом. В зеркале на его лице отразилась нежная забота. Она наблюдала за ним, а позади него было видно, как через открытое окно уличные фонари заливают пустырь ярким светом. Рядом высились желтые сорняки, шелестя на ночном ветру.

– Сколько все это будет стоить? – спросила она.

– Парочку сотен.

– Которых у нас нет, – простонала Карлотта.

Девочки стояли и наблюдали из проема двери. Их глаза горели от удивления.

– Доктор тебя обидел? – спросила Джули.

– Нет, милая, что ты. Вовсе нет. Мамочка просто с ним поговорила.

– Ты пойдешь снова? – спросил Билли.

– Завтра. После курсов.

Она жестом попросила Билли остановиться, а затем встала.

– Слушайте, дети, – сказала Карлотта, – на столе визитка. Там есть номер клиники. Если что-то случится – звоните. Ладно? Врача зовут, – она посмотрела на визитку, – Шнайдерман.

Ким рассмеялась из-за глупой фамилии.

Через час дети легли спать. Карлотта спала на диване. Билли распилил широкую доску и cунул под подушки. Поверх подушек они положили старый наматрасник Джули. Такая конструкция закрывала выпуклости и впадины. Не идеально, но она смогла поспать. Не крепко, зато ничего не случилось.

Первую ночь она провела в странном царстве искаженного, где все перевернуто. Удивительно, что врач все подтвердил. Тревога походила на темное облако, которое надвигалось до тех пор, пока Карлотта не забыла, какой жизнь была раньше.

– Билли, – тихо позвала она.

Наступило утро. Билли сел в постели, солнце освещало смятые простыни.

– Что?

– Если Джерри позвонит, бога ради, ничего ему не говори. Понял? И убедись, что девочки тоже это поняли. Мне очень это нужно.

– Значит, он вернется?

Билли выпрямился, полностью проснувшись. Враждебность, растерянная, но явная, лилась из него рекой. Он сидел, прислонившись к изголовью кровати, руки свободно свисали по бокам. Но его красивое лицо было лицом мужчины, абсолютно серьезным, а коренастые плечи распрямились.

Карлотта шагнула к нему. Ее голос был нежным.

– Послушай, Билл, я знаю, что ты чувствуешь. Но пойми кое-что. Мне нравится Джерри. И он пытается понравиться тебе. Ты многим ему обязан. И вообще, твое мнение здесь не имеет значения. Он мой друг. Понимаешь? Мы хорошая пара. Может, так будет всегда. Подумай об этом. Потому что это вполне возможно. И пока ты живешь здесь, придется приспособиться. Ты согласен?

– Ты ошибаешься, ма.

– На этом и сойдемся. Это моя ошибка. А я позволю тебе совершать свои.

Билли взял клетчатую рубашку со стула. Он сел на край кровати и оделся, избегая маминого взгляда.

– Мне пойти с тобой? – спросил он.

– Спасибо, Билл, но это всего лишь школа.

– Уверена?

– Да. Что может случиться? Поеду на автобусе.

– Ладно.

Билли встал, взял штаны и натянул их, а потом застегнул ремень.

– Так-то я могу взять машину. Джед уже водит. Скажи, если тебя надо довезти до дома.

– Ладно. Посмотрю по самочувствию.

Он дошел с ней до выхода. Карлотта несла в руках папку.

– Пока, мам, – сказал Билли.

Она его обняла, а затем вышла на солнце. На конце Кентнер-стрит лениво завернул за угол автобус. Заплатив за проезд, Карлотта увидела, что Билли все еще стоит в тени двери. Затем он печально повернулся, зашел в дом, и дверь закрылась.

– Вы хорошо спали?

– Нормально.

– В спальне?

– На диване. В гостиной.

Шнайдерман кивнул. Она казалась гораздо спокойнее, словно доверилась ему. Это его крайне радовало. Сейчас доктор хотел как можно быстрее начать лечение. Все шло спокойнее, чем вчера, и Шнайдерман поспешил этим воспользоваться.

– Кошмаров не было? – спросил он.

– Нет.

Он улыбнулся. Кажется, искренне обрадовался. Она сразу же это заметила и решила отдать ему контроль.

– Это хорошая идея, Карлотта, – поспать на диване.

Похоже доктор запомнил все, о чем они говорили вчера.

– Вы здесь одни? – спросил он.

– Да.

– Я бы хотел, чтобы кто-то ходил с вами. Например, сын.

– У него до середины дня школа.

– Мы можем встречаться в другое время. Например, в четыре. Вам подойдет?

– А вам?

– Я изменю расписание. Так можно.

Карлотта кивнула. Она не знала, доверять ли ему. Ее напрягала его юность. Он должен быть старше лет на двадцать.

– Тогда встретимся в четыре, – сказал Шнайдерман.

– Завтра?

– Каждый день.

– Это обязательно?

– Да.

Она не рассчитывала на такое постоянное лечение.

Шнайдерман покопался в бумагах на столе. В Карлотте не чувствовалось ни капли вчерашнего напряжения.

– Вчера я говорил вам об анализах, – сказал он. – Эти вполне обычные. Вы уже такие сдавали. Кровь, моча и психологические тесты. Психиатр покажет вам картинки. Вам нужно будет придумать к ним историю. Что-то вроде того. Ничего болезненного. Ничего неожиданного. Вы готовы сдать все сейчас?

– Ну да. Если нужно.

– Хорошо. Идем.

Шнайдерман быстро встал. Карлотта немного испугалась резкости всего происходящего. Она поднялась медленно и взяла с пола сумку.

– Я отведу вас в лабораторию, – сказал доктор. – Это большое здание, вы можете потеряться.

Они вместе вышли за дверь и зашли в шумный лабиринт, Шнайдерман кивал врачам и медсестрам. Они прошли несколько вестибюлей и несколько лабораторий. Шнайдерман был высоким, из-за длинных ног он быстро несся вперед, за ним было трудно угнаться. Они завернули за угол, встали перед дверями лифта и начали ждать вместе с собирающейся толпой.