Ганс Эверс - Пражский студент
Утренний ветер низко гнал темно-серые облака, почти над самими верхушками источающих после дождя капель крон деревьев. Нельзя было терять ни минуты, и Балдуин, сообразив, как сократить путь, помчался широким шагом через луга и кустарники. То и дело он поглядывал на часы, ускоряя и ускоряя шаг. Остался последний отрезок пути — узкая тропа, рядом с которой тянулась канава, засыпанная прошлогодней листвой и заплывшая грязью.
Но кто это показался из-за деревьев? Кто вышел ему навстречу прямо со стороны заветной лужайки? Балдуин приостановился. Или это один из секундантов? Может статься, они уже перестали его ждать? Незнакомец медленно приближался.
В руке он держал обнаженную саблю, на нем была студенческая шапка с козырьком, низко надвинутая на лоб. Высокие сапоги заляпаны грязью. Медленно, мерно как автомат, двигался он вдоль просеки. Его стеклянные глаза безразлично глядели на оружие, с клинка которого капала кровь...
Балдуин схватился за ствол дерева. Ноги его увязли в грязи. Зубы непроизвольно застучали...
Двойник как лунатик перешагнул канаву, не спуская глаз со своего клинка. Потом остановился, вынул платок и вытер с лезвия кровь. И опять зашагал — мимо остолбеневшего Балдуина, даже не удостоив его взглядом. Лишь насмешливая гримаса исказила его лицо, когда он отшвырнул кровавый платок. Затем он бесшумно исчез между деревьями.
Опять призрак?! Балдуин весь сжался. Он боялся идти дальше. Или это его больная фантазия постоянно вызывает жуткое видение? Старый мошенник Скапинелли отблагодарил его отличной каверзой — за деньги, которые Балдуин взял, не подозревая об этой стороне расплаты! Не устраивал ли доктор Месмер в Париже нечто подобное? Воображение все это, одно только воображение! Чушь, что старик вывел его отражение из зеркала и что этот зеркальный образ все время встречается с ним! Чушь — будто зеркала не отражают его. Ему это чудится... Ему нужно немедленно заняться собой, некоторое время пожить тихо и спокойно, может быть съездить на воды, развлечься...
И тут он, механически шагая вперед, вдруг увидел сквозь малинник нечто белое. Оно висело на ветке. Он сорвал белую тряпку — и, стиснув зубы, собрав в кулак свою волю, помчался вперед... Разве это был не его собственный платок? Так, в смятении, он вырвался на поляну, где должен был произойти поединок.
Солнце наконец засияло между туч. Он увидел группу людей на лужайке — один лежал на траве... Ах, да, барон! Над ним склонился на коленях врач. Балдуин увидел, как он поднялся и пожал плечами: уже не поможешь. Другие сняли шапки — Балдуин увидел своих друзей, графа и незнакомых секундантов барона; склонив голову, все они безмолвно стояли над мертвым. Не в силах пошевелиться, Балдуин опустил глаза ниже. Его противник, мертвый, с распоротым животом и пронзенной грудью, плавал в луже собственной крови... Кто, кто его убил?! Кто? Призрак, прошедший мимо, издевательски усмехнувшийся, вытиравший платком окровавленную саблю? Это был не он, нет, нет... Шатаясь, как пьяный, Балдуин бросился в лес. Никто не заметил его появления и бегства...
***
Балдуин сидел дома, склонившись над пустым стаканом.
Он был недалек от безумия. Этот «другой Балдуин» оказался не бескровной тенью, не ночным привидением; он спокойно расхаживал днем, он совершал материальные действия, жил собственной жизнью — но послушный злой чужой воле. И сам Балдуин был против него бессилен...
Когда минул полдень, Балдуин вызвал карету. Он должен объясниться с графом, засвидетельствовать ему, что сам он не нарушал обещания, что он даже не поспел на место дуэли.
Вскоре он подъезжал к замку Щварценбергов. Появился старый слуга и сдержанно поклонился ему.
— Господа дома? — спросил Балдуин.
Старик молча скрылся в доме, но через несколько минут вернулся со словами:
— Их графские милости не станут говорить с господином Балдуином!
Как? Что? Более не станут говорить? Взор Балдуина блуждал по фасаду и окнам. Он видел — или ему показалось? — как в верхнем этаже мелькнула и исчезла за падающей гардиной узкая белая рука...
Он скорчился от палящей душевной боли. Хрипло приказал повернуть коней и выехал из парка. С тихим лязгом закрылся за его спиной засов тяжелых ворот.
Всю дорогу до дома его сотрясал истерический плач. Теперь все было кончено, все! Продолжая рыдать, но уже без слез, он вылез перед воротами своего особняка.
У входа сидела Лидушка. Она, извиваясь гибким телом, вскочила, бросившись ему навстречу.
* * *
Понеслись дни и ночи безумной жизни, в которой Балдуин силился забыть Маргит и развеять томящий его ужас. Коньяк и шампанское лились рекой, деньги сыпались в руки людей почти или совсем прежде незнакомых, чтобы только его окружали шум, песни и радостные лица. Какое было ему дело, что из университета его исключили сразу после дуэли! Судебные власти его не трогали. Поздними вечерами, когда разъезжались кавалькады гостей, окна все равно продолжали светиться яркими огнями, и пьяные юноши и дамочки легкого поведения продолжали гульбу в обществе музыкантов...
Качая головой, с печальной миной поглядывал на это старый Факс.
— Моему хозяину скоро конец! — бормотал он. — И деньги кончатся, и сам долго не выдержит... Слишком безумно он себя ведет, совсем уж безумно!
В одну из таких ночей в кабачке на Малой Стране, где Балдуин пил вино среди шумной ватаги собутыльников и шлюх, без разбора швыряя им и музыкантам деньги, к его столу подошла Лидушка. До сих пор он по-прежнему отгонял ее от себя. Но теперь, в пьяном тумане, гибкая цыганка в пестром наряде вдруг показалась ему привлекательной. Что-то было в ее глазах, какое-то напоминание о далеком, о вечерах изгоя, полных мечтаний, о горьком, но все-таки счастье прежних дней...
— Ты? Опять пришла? — и он обнял ее за плечи.
Лидушка блаженно засмеялась. Блеснули на коричневом лице жемчужные зубы, угольно-черные глаза засверкали почти торжествующе. У Лидушки здесь было много друзей и подруг, которые шумно приветствовали ее появление. Ее округлые груди касались щеки Балдуина, и вдруг его охватило жгучее влечение...
Он взял ее корзину с цветами и раскидал их по столу и между столов, прямо в лужицы разлитого вина. Дал ей золотой. Лидушка попробовала монету крепкими зубками, трижды дунула на нее и засунула в чулок.
— Выпей-ка! — Балдуин поднес стакан к ее губам.
Лидушка пила маленькими глотками и смеялась.
Балдуин посадил девушку на колени и охватил рукою ее бедра. Он взял ее к себе домой. Лидушка была пьяна от сладкого вина и своим кокетливым сопротивлением вконец распалила его желание. Она позволила внести себя в дом — но как бы насильно; она смеялась, кричала и царапалась. Со звериным желанием он сжимал ее гибкую талию, трепетавшую в его руках словно сама жизнь. Хмельной от вина и наслаждения, он понес цыганку вверх по мраморной лестнице.
