Хилари Мантел - Чернее черного
Гэвин, серого цвета и с мешками под глазами, явился в положенное время. После регистрации они отправились в гостиницу в Беркшире, с форелью в стремительном ручье, мушками в витринах вдоль стен бара и стеклянными дверьми, выходящими на террасу. Ее фотографировали у каменной балюстрады, и маленькие племянницы Гэвина держали ее юбки. У них был шатер и оркестр. Гравадлакс[14] с укропным соусом, сервированный на черных тарелках, и курица, напоминавшая, по словам Гэвина, обед на борту самолета. Из Аксбриджа прибыли родственники с обеих сторон и не сказали друг другу ни слова. Гэвин непрерывно рыгал. Племянницу стошнило, к счастью не на платье Колетт, которое было взято напрокат. Ее диадема, однако, была выполнена по специальному заказу, чтобы плотно охватывать узкий череп невесты. Позже она не знала, что с ней делать. Места в уиттонской квартире было мало, и ящики ломились от колготок, которые она покупала дюжинами, саше и душистых шариков, необходимых для придания благоухания трусикам. Когда она копалась в своем нижнем белье, фальшивые жемчужины диадемы перекатывались под ее пальцами, а позолоченная сетка и завитушки напоминали, что жизнь еще только начинается. Попытка продать диадему через местную газету казалась торгашеством. К тому же, сказал Гэвин, вряд ли на свете есть еще один человек с такой же головой, как у тебя.
Свадебный банкет завершился клубникой и меренгами, сложенными горкой и поданными на матовых тарелках, усыпанных зелеными крошками, которые на поверку оказались не нарезанными листьями мяты, а мелко нарубленным луком. Аксбриджцы слопали десерт с неколебимым аппетитом; в конце концов, они же одолели сырую рыбу. Но Колетт — как только попробовала зелень кончиком языка и укрепилась в своих подозрениях — прямо в диадеме вылетела из зала, прижала к стенке дежурного администратора и сообщила, что намеревается подать на отель в суд мелких тяжб. Опасаясь скандала, от нее откупились, как она и предполагала. Они с Гэвином отметили здесь свою годовщину — ужин с шампанским за счет заведения. Стоял мрачный туманный июньский вечер, для прогулки к стремительному ручью было слишком сыро. Гэвин заявил, что вспотел, и вышел на террасу, пока Колетт доедала ужин. В любом случае, к тому времени их брак уже распался.
Не какая-то особая сексуальная несовместимость погубила ее брак: Гэвин любил заниматься этим по воскресным утрам, и она не возражала. Не было между ними и, как она узнала позже, какой-то особой астрологической несовместимости. Просто в ее отношениях с Гэвином наступил, как говорится, момент, когда она «больше не видела в них будущего».
Тогда она купила здоровенную книгу в мягкой обложке под названием «Что таит ваш почерк». И с разочарованием обнаружила, что почерк не может пролить ни малейшего света на будущее. Он лишь рассказывает о характере, а также настоящем и прошлом, но о своем настоящем и прошлом она и так все знала. Что до ее характера, то у нее, похоже, его вовсе не было. Именно потому она и отправилась по книжным магазинам.
В магазине проходила рекламная кампания «Верните книгу, если она вас не увлечет». Неделю спустя она объясняла парню за стойкой, почему, собственно, книга ее не увлекла; полагаю, сказала она, после стольких лет работы за компьютером у меня вообще не осталось почерка. Она мельком осмотрела его сверху вниз, с головы до того места, где начиналась стойка; она осознала, что уже приступила к поискам нового мужчины.
— Могу я поговорить с заведующим? — спросила она.
Почесывая затылок, парень дружелюбно ответил:
— Он перед вами.
— Серьезно? — переспросила она.
Такого она еще не видела: заведующий, а одет как с помойки. Он вернул ей деньги, и Колетт, изучив полки, выудила книгу о картах Таро.
— Вам понадобится колода, — сказал парень, когда Колетт подошла к кассе. — Иначе не разобраться. У нас есть несколько вариантов, показать? Вот Египетское Таро. Вот Шекспировское Таро. Вы любите Шекспира?
Вроде да, подумала Колетт. Она была последним на тот день покупателем. Парень закрыл магазин, и они пошли в паб. У него была своя комната. В постели он упорно давил ей на клитор, точно на кнопку кассового аппарата, и твердил: «Хелен, тебе нравится?» Она назвала ему чужое имя и бесилась из-за того, что он не может угадать, как ее зовут на самом деле. Она думала, что Гэвин неумеха — но этот! В итоге, притомившись и чувствуя, что еще немного — и у нее все сведет, Колетт сымитировала оргазм. Любитель Шекспира сказал: «Хелен, мне тоже было очень хорошо».
С Таро все и началось. До того она была как все, читала гороскопы в утренней газете. Она бы не назвала себя суеверной и нисколько не интересовалась оккультизмом. Следующая купленная ею — в другом магазине — книга называлась «Энциклопедия мистических искусств». Она обнаружила, что «оккультный» — синоним «тайного». Ей начало казаться, что все самое интересное спрятано. И отнюдь не в очевидных местах — в штанах, например, искать бесполезно.
Ту первую колоду Таро она забыла в комнате у парня. Она гадала, не достает ли он ее время от времени и не смотрит ли на картинки, не думает ли он о ней хоть изредка, о таинственной незнакомке, ускользающей даме червей. Она хотела купить другую колоду, но то, что она прочитала в руководстве, озадачило ее, а потом и наскучило. Семьдесят восемь карт! Не лучше ли нанять компетентного человека, чтобы он прочел их для тебя. Она надумала было ходить к женщине из Айлворта, но оказалось, что та специализируется на хрустальном шаре. Он покоился между ними на отрезе черного бархата; Колетт ожидала, что шар будет прозрачен, недаром говорят «прозрачный, как хрусталь», но смотреть в него оказалось все равно что вглядываться в облачную гряду или плывущий туман.
— Прозрачные шары сделаны из стекла, дорогая, — объяснила предсказательница. — В них вы ничего не увидите. — Она возложила руки с выступающими венами на черный бархат. — Изъяны — вот что главное, — сказала она. — Изъяны — вот за что вы платите. Некоторые предпочитают работать с черными зеркалами. Тоже, конечно, вариант.
Колетт выгнула брови.
— Оникс, — сказала женщина. — Самые лучшие — бесценны. Чем дольше вы смотрите — хотя надо знать, как смотреть, — тем больше образов движется в их глубинах.
Колетт спросила прямо и узнала, что хрустальный шар обошелся гадалке в пять сотен фунтов. «И то по знакомству». Предсказательница немедленно выросла в глазах Колетт. Ей до сих пор было жалко двадцати фунтов, отданных за визит. Она жадно впитывала каждое слово, сказанное женщиной, но, когда снова ступила на испещренную прожилками мха мостовую Айлворта, не смогла вспомнить ни одного.