Вопль кошки - Заппиа Франческа

18

Десятый класс.

Все еще десятый класс.

Образы мелькают и подвисают.

Неделя после ярмарки внеклассной деятельности казалась бесконечной. Отчасти потому, что на следующий день, взяв еду, я пошла за столик у окна. В одиночестве. Ничто не замедляет время так, как одиночество и боль.

Я наблюдала, как столовая заполняется людьми, а когда Джеффри пришел и взял себе еды, я увидела, что он, вздрогнув, остановился, когда увидел наш пустой столик. Я смотрела, как он озирается. Увидел меня и шагнул ко мне. Я опустила взгляд. Когда посмотрела снова, Джеффри уже сидел на нашем обычном месте. В одиночестве.

Я не хотела с ним спорить. Не хотела, чтобы люди, увидев нас вместе, сразу же думали о его брате. Одна я могла справиться с Рафом Джонсоном, который проходил мимо в коридоре и кричал: «Киса-а, Джейк передает спасибо за вчера». Чтобы люди думали, будто мы с Джейком занимались тем, чего не было, будто я делала то, чего не было. Оставаясь в одиночестве, я камнем опускалась на дно потока и сидела там, пряталась.

Неделя за неделей. Спустя месяц мама спросила, почему Джеффри больше не бывает у нас дома, и я поняла, как много времени прошло. Я видела Джеффри не реже, чем всех остальных: в коридорах и в столовой за обедом мы бросали друг на друга взгляды и расходились в разные стороны. Я знала, что, если я что-нибудь скажу, если отвечу на одно из сообщений Джеффри, все снова будет хорошо. Но я брала телефон и не могла заставить свои пальцы напечатать сообщение. Хватило бы нескольких букв. Одного слова.

«Привет».

Не могла.

В начале ноября я подняла взгляд от своего обеда и увидела, что за нашим столом рядом с Джеффри сидит другая девчонка. Большие зубы, яркая одежда. Лейн Кастильо. Они смеялись.

– С каких это пор Лейн Кастильо тусуется с Джеффри? – спросила я Сисси на химии, шестом уроке.

Сисси пожала плечами.

– Я слышала, как Шондра и Лейн говорили о нем на самоподготовке, – сказала она. – По-моему, Джеффри с Лейн встречаются.

Моему мозгу пришлось переваривать ее слова. Шондра и Лейн – подруги Джейка и имели круглосуточный доступ к Джеффри, когда бы ни захотели. Раньше не хотели. А сейчас-то почему?

– Джеффри и Лейн? – спросила я. – Но она же в одиннадцатом.

– Ну и что? – сказала Сисси. – Есть ребята из двенадцатого [9], которые встречаются с девятиклассницами.

Я хотела возразить: «Но это же Джеффри. Джеффри ни с кем не встречается. У Джеффри никого нет.

У него есть я».

Классный час

Я прочесываю Школу сверху донизу в поисках Джеффри. Каждый коридор, каждый класс.

Я бегу со всех ног, не останавливаясь прислушаться к странным звукам Школы или понаблюдать за медленным ее преображением. Все равно ни один шатун не догонит меня.

Всякий раз, заворачивая за угол, я ожидаю увидеть Джеффри, распростертого на полу, с оторванными ногами и растоптанной картонной головой. Паника бьется в груди, но там она и останется. Все неправда, пока у меня нет доказательств. Пока не увижу безжизненное тело Джеффри собственными глазами, он не мертв.

Я перехожу на шаг, только когда добираюсь до коридора, где нашла Марка.

Его тело исчезло. Вообще все исчезло. На полу, где он лежал, – неровные, драные следы сыра и соуса для пиццы. Кто-то тащил его и останавливался, тащил и останавливался. Либо Марк чудом вернулся к жизни и отволок свое искалеченное тело подальше отсюда, либо его кто-то забрал.

Если бы Джеффри блуждал тут и ему понадобилась помощь, но попросить ее было не у кого, куда бы он пошел? Если мне безопасно в котельной, где безопасно ему?

На ум приходит лишь одно место.

Кабинет миссис Ремли огромен и темен, как и в прошлый раз, когда я тут была. Миссис Ремли так и сидит за столом, уже вновь покрывшись пылью, и я чувствую ее печаль. Она наверняка знает, что происходит.

Из угла доносится тихое царапанье.

– Джеффри?

Я вхожу. Сотня столов преграждает путь к дальней стене, где в тени притаилась какая-то фигура. Пригнувшись, я подкрадываюсь ближе.

Царапанье громче. Нечетко прямоугольная фигура всхлипывает.

Я заглядываю за последний стол. У фигуры две длинные ноги цвета хаки, сложенные в треугольники, две длинные руки, вытянутые между ними, а из воротника вязаного жилета торчит бирка.

– Джеффри.

Я подхожу. Он сворачивается калачиком, пряча от меня лицо. Резко вдыхает и молчит.

– Почему ты без меня ушел из котельной? – спрашиваю я. – Я до смерти переволновалась. Ты же знаешь, как это опасно. Я нашла Марка. Он мертв. И тот, кто это сделал, утащил его. Убийца все еще на свободе. Я опросила всех в Фонтанном зале, и никто не знает ничегошеньки… А я все думала, что ты следующий… Или что ты вернулся в администрацию, а Джейк тебя запер…

Он молчит.

– Джеффри?

Он лбом упирается в колено, плечи ссутулены, руки втянуты, а на конце их… на конце рук – все еще его ладони, но теперь они огромные, и увесистые, и сделаны из картона. Рукава его рубашки едва скрывают квадратные края его рук. Его грудь – сплошные плоскости. Твердые квадратные кончики пальцев скребут старый плиточный пол – эти пальцы слишком велики и не могут свернуться в кулак, слишком громоздки и ничего не могут схватить. Он все царапает и царапает плитку, и края пальцев уже морщатся и сплющиваются, словно обкусанные ногти. Я хватаю его за руки, чтобы он перестал:

– Джеффри. Посмотри на меня. Скажи что-нибудь.

– Я хочу уйти, – шепчет он. – Почему нельзя уйти домой?

Я слишком счастлива, что он говорит, что он не потерялся, и мне не важно, что его глаза почти совсем выцвели, что вместо рта у него – неподвижная гримаса, а белые зубы разделены толстыми черными линиями. Он похож на карикатуру, нарисованную несчастным ребенком.

Я кладу его руки себе на плечи и вжимаюсь лицом в его грудь. Мне кажется, что я обнимаю не мальчика, а кошмар. Его дыхание гулко отдается в картонном теле. Вдох-вдох-вдох-выдох.

– Я больше не хочу. – Его пальцы скребут по моей спине. – Хочу домой, хочу к маме, хочу уйти. Почему нам не дают уйти, Кот? Куда делись двери?

– Я не знаю, – говорю я.

Другого ответа дать не могу. Я не знаю, куда делись двери. Я не знаю, почему Школа не дает нам уйти. Может быть, воспоминания мне в конце концов подскажут. Но убийца на свободе, и, по-моему, это гораздо более насущная проблема – о том, как и когда мы сможем выбраться отсюда, можно подумать потом.

Он уже всхлипывает во весь голос. Я опускаю глаза. Я не хочу знать, как меняется от этого его лицо. Я помню Джеффри. Джеффри был мягкой сталью и вязаными жилетами, бровями-медогусеницами и хризантемами. Спокойный, счастливый свет в теле мальчика.

А все это – не то, что я помню.

Все не так, как должно быть.

19

Никак не могу вырваться из десятого класса.

Это важно?

Именно тогда все и произошло?

Джеффри и Лейн Кастильо собирались вместе пойти на бал выпускников [10]. Я об этом узнала, потому что они числились в бюллетене для голосования.

Я стояла у своего шкафчика, держа в руках маленький листок бумаги, и разглядывала имена. Я не проголосовала и не планировала. Все равно его нужно было сдать в конце седьмого урока. А сейчас уже пора было идти в кабинет рисования, забрать картину, над которой я работала сегодня на уроке, но ноги не хотели двигаться. Джеффри обычно встречал меня у шкафчика после уроков. Теперь, когда он этого не делал, заставить себя двигаться было сложнее.

– Кис-кис, киса.

По коже побежали мурашки. Я повернулась к пустеющему коридору и лицом к лицу столкнулась с Джейком Блументалем. На нем была именная куртка, большие пальцы засунуты под лямки рюкзака. Его голос был по-странному мягким, и впервые слово «киса» не прозвучало издевательски.