Лиля Калаус - Фонд последней надежды
Ася не была дурой и сравнительно быстро разгадала его грустный секрет. Сначала жалела Влада, мечтала о том, что он когда-нибудь выздоровеет (святая простота!) и тогда в полной мере оценит ее, асину, верность и самоотверженность. Но скоро выбросила из головы эту девчачью чепуху. Начинались настоящие проблемы — деменция наступала по всем фронтам.
Когда Вера Ивановна придумала их поженить, Ася не раз вспомнила бессмертные слова классиков о мечтах идиота. Все надежды были давно похоронены на дне того самого колодца. Ася не хотела замуж. Во всяком случае, не за Влада. Однако Вера Ивановна во время еще случавшихся тогда кратких просветлений настаивала. И Ася сломалась: в который раз дурную службу сослужило мамино деликатное воспитание… Влад сделал вид, что ему всё равно. А может, ему и было всё равно.
Ася потушила в кухне свет и вышла в коридор. Под владовой дверью светилась жидкая голубая полоска. У свекрови всё спокойно, темно. Сегодня можно идти к себе.
Времени — всего двенадцать, а усталости не меньше, чем на полтретьего. Почитать, что ли?..
В прежние, еще институтские времена, ей с вечера выдавался очередной том Кафки, или Гессе, или Мамардашвили, или новейшего западного постмодерниста из личной библиотеки Влада. От усталости слипались глаза, путалось в голове, книжка упадала на пол. Мрачные образы, навеянные классикой, преследовали её во сне, а по утрам Влад обожал устраивать изысканные шарады, основанные на содержании рекомендованных им книг. Ася заикалась, ошибалась, краснела. Свекровь снисходительно улыбалась. Влад сердился и готовил ей очередную вечернюю пытку.
Но даже это не смогло отбить привитую мамой любовь к чтению. В один прекрасный день Ася вежливо отказалась от советов мужа и принялась таскать в дом покетбуки. Прочитав, дарила книжки коллегам и соседкам (Влад, найдя в доме какого-нибудь беззащитного Акунина, выбрасывал его в помойное ведро). Первое время он ещё пытался промывать ей мозги, но вскоре плюнул.
Отследив, что на пятьдесят первой странице донцовского шедевра подруга главной героини из Зины снова превратилась в Лину, Ася удовлетворённо захлопнула книжку.
Но уснуть всё не удавалось. Да что ж такое?!
Некоторое время Ася слепо таращилась в потолок, потом включила лампу и полезла в сумку за казённым лэп-топом.
На мониторе величаво, как кракен из Марианской впадины, всплыл громоздкий интерфейс фондовского сайта в багровых тонах. Ася задумалась, решая, куда податься — фильм посмотреть или по лентам новостей поскакать, как вдруг взгляд её зацепился за объявление: «Список лауреатов литературной премии Фонда „Ласт Хоуп“». Ася, обмирая, кликнула на ссылку.
Три месяца назад, перед тем, как отправить рукопись Влада на литературный конкурс программы «Культура и искусство», она всё же в неё заглянула. Хотя и дала себе зарок — ни в коем случае не смотреть.
Ася смогла осилить только восемь страниц. Конечно, уверяла она себя, дело в отсутствии у неё вкуса, в её печальной неготовности воспринимать современную прозу. Влад прав, она, Ася, испорчена провинциальным филфаком. «Дети янтаря» — так назывался роман Влада. Там было много цитат, скрытых и открытых — и из Кьеркегора, и из Борхеса, и из Кастанеды, и даже из Мао Цзедуна. Там было много описаний и много психологизма. Много про эгрегоры, имманентность и паллиатив. Вообще, было много разных незнакомых слов. Чего там не было, так это сюжета, героев и действия. В потоке сознания слышался только один голос — ровный, пафосный голос её мужа. Нет, решила Ася, за такое премии не дают. Пусть у неё дурной вкус, но ведь у большинства читателей такой же. Вполне возможно, что «Дети янтаря» — новое слово в литературе. Жаль только, что Влад чересчур многого ожидает от этого конкурса, придуманного неугомонной Софой Брудник. Ася с тяжёлым сердцем отправила рукопись и стала покорно ждать.
«Номинация „Крупная проза“», — прочла Ася.
Что?! Фамилия «Севостьянов» шла первым номером.
— Господи! — проникновенно сказала она. — Есть же ты на свете! Спасибо тебе, Господи!
Глава 7. ЖЖ. Записки записного краеведа. 22 декабря
«…Рассказываю в подробностях о трагических событиях прошлого вечера. Когда я уже совершил свой моцион и приготовился ко сну, решив опробовать новые беруши, отвратительный шум перестрелки из какого-то дешёвого боевика, коим наслаждался мой сосед, перекрыли болезненные стоны и душераздирающее мычание… Тяжёлое предчувствие сжало мне сердце. Я вскочил, набросил халат и вышел. На мой стук дверь четвёртого нумера открылась не сразу. А когда открылась, моему взору предстал расхристанный сосед с нелепо торчащими седыми волосами и налитыми кровью глазами. Он одним движением втащил меня внутрь.
У американца царил холостяцкий беспорядок: разобранная кровать, сигарета, дымящаяся в пепельнице, полной окурков, бубнящий телевизор и початая бутылка водки под столиком… Американец указал мне на кресло (я сел) и отрывисто заговорил. Он извинялся за доставленное беспокойство, сказал, что постарается больше не шуметь. Якобы ему приснился — или снился уже несколько раз? — безобразный кошмар, связанный то ли с его матерью, то ли с какой-то Люси или, может быть, с другой мёртвой женщиной — тут он совсем запутался и замолчал, бессмысленно пялясь в угол. Внезапно больно сжал мою руку… Обернувшись, я не увидел ничего, кроме безвкусных обоев в ландышах. Тогда американец трясущимся пальцем указал вверх. Задрав голову, я обозрел потолок… И тут холод снова окатил моё сердце: сквозь побелку отчётливо, на глазах, начали проявляться какие-то пятна… Чёрные пятна… Мне на плечо что-то капнуло… И ещё… Я машинально дотронулся до халата… Кровь! Густая венозная кровь!
С соседом моим творилось что-то невообразимое! Ломая свои могучие волосатые руки, этот большой и сильный мужчина залился слезами и в панике заметался по нумеру, опрокидывая стулья, запинаясь о раскрытый чемодан с ворохом вещей… Капли зачастили, кровавым дождём пятная постельное бельё, наши с ним лица, руки, одежду… Не в силах вынести этот ужас, я выскочил из номера и ринулся на первый этаж, к ресепшен. Должно быть, мой вид и бессвязные речи возымели немедленное действие: вместе с дежурным мы примчались в нумер менее чем за минуту… И увидели страшную картину: несчастный американец навзничь лежал на полу разгромленной комнаты, уставясь выпученными глазами на злосчастный потолок, совершенно, к слову сказать, чистый… Да-да! Никаких следов кровавого дождя, впрочем, как и на моём халате и руках не оказалось. Почему-то гулко дребезжали стёкла в окне и, по очереди вспыхивая, гасли лампы в коридоре…
