Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

— Пожа-ар! — чужим низким голосом закричит другая девушка, помоложе и не с каштановыми волосами — и закашляется от быстро заполняющего комнату черного дыма. Окно закрыто, обои с королевскими лилиями пропитаны ядовитым красителем, и огонь высвобождает яд. Потом об этом будут трубить все газеты, мануфактурщики покаются, и производство именно этих обоев именно с этим рисунком будет прекращено навсегда. Краситель, разумеется, продолжат использовать — таков этот мир.

— Жоржик, помогите же! — воскликнет белокожая крепость, и ты попытаешься поймать ее плохо повинующимися руками, но неожиданно окажешься на полу. Все пока очень неудобно и непонятно, а Жоржик отравлен, его легкие разрываются от кашля и удушья. Ты будешь лежать на ковре, бестолково дрыгая конечностями и слушая — именно слушая, в дыму уже совсем ничего не видно, веки слиплись от едких слез, — как девушки мечутся по комнате, опрокидывают мебель, бьются в дверь. Они сами заперли ее на ключ, чтобы старшие домочадцы и прислуга не помешали спиритическому сеансу, но сейчас будто забыли об этом. А может, и вправду забыли.

Белокожая крепость упадет с протяжным криком, и тебе удастся приоткрыть глаза, чтобы увидеть, как на нее опрокидывается горящая китайская ширма. Неудобное тело дернется, словно от боли, и из самой глубины, de profundis того, что осталось от Жоржика, донесется горестный вопль:

— Мати-и-и-ильда!..

***

— Розмарин, лучше подсохший, но не нарезанный, соль самого крупного помола, связку полыни… — диктовал Хозяин.

— Полынь разве в продуктовом бывает? — засомневался Славик.

— Полагаете, нет? Но должно же там быть что-нибудь с полынью — мороженое, приправа… Чуинг-гам?..

Славик растерянно моргнул, и тут его осенило:

— Аб… абсент.

— Прекрасно! И бутылку первосортного абсента. Все расходы я, разумеется, возмещу.

Матильда лежала на диване, запрокинув голову. Хозяин перенес ее туда после того, как Славик попытался сделать ей непрямой массаж сердца. Славик уверял, что прошел курсы первой помощи, но Хозяин обозвал его коновалом и подхватил Матильду на руки. Бабуля, тоже не подававшая признаков жизни, осталась на ковре, и Хозяин иногда посматривал на нее с брезгливой тревогой — так смотрят на спящего дикого зверя, опасного и кишащего паразитами.

— Что это тикает? — спросил он у Славика, который направился было к двери, но отчего-то остановился.

— Это… это психоз… Из-за часов… Ножкин принес, Виктор Павлович, сумасшедший… Она сказала — четыре чемодана, и хоть бы что… — залепетал Славик.

Он вдруг заметил, что у Матильды приоткрыты глаза. Слепые закатившиеся белки поблескивали, будто стеклянные. Еще Славику показалось, что она не дышит — возможно, уже давно не дышит, и ему просто мерещилось, что ее грудь поднимается и опускается, потому что человеку невыносимо видеть другого человека абсолютно неподвижным, и воображение само начинает потихоньку его оживлять…

Хозяин, опустившись на одно колено, выдвинул из-под дивана большой черный чемодан и щелкнул замками.

— Юноша, поспешите, раз уж вы тут работаете!

И Славик, опомнившись, вылетел из кабинета в торговый зал. У книжного шкафа он заметил Женечку, но не успел разглядеть название книги, которую ему показывали.

***

В продуктовом через дорогу почему-то была очередь, и все покупали маленькие кексики. Кексики, завернутые в промасленную бумагу, были горками выложены на специальных стендах, а рекламные плакаты обещали, что в этом году к традиционным вкусам добавились банан и мультифрукт. Люди торопливо наполняли кексиками свои корзины, а две растрепанные, взбудораженные женщины даже поругались из-за последнего бананового, приглянувшегося обеим.

— Сан-Владимыч, гля, и ты здесь? — раздался у Славика за спиной чуть гудящий с похмелья и смутно знакомый голос.

— Так эт самое, Гречневый рынок-то того, реновация, — рассудительно ответили ему.

— Пропустите, пожалуйста, — не выдержал Славик. — Там человеку плохо!

Протиснувшись сквозь недовольно вздыхающую толпу к кассе, торопливо выложил на ленту свою добычу: розмарин, соль, предательски булькнувшую зеленую бутыль с абсентом…

— Первая помощь! Ни стыда ни совести! — громко и обиженно зашушукались в очереди. — А знаете анекдот?.. Вбегает мужчина в аптеку: «Срочно! У меня там человек лежит!» И покупает — хи-хи! — пачку презервативов…

***

Пробегая мимо клумбы, Славик краем глаза снова увидел странное, но мозг обработал замеченное только у самой двери, и Славик замер как вкопанный. Потом осторожно обернулся.

Посреди клумбы стояла беседка.

Можно было, конечно, перепутать дуб с сиренью, тем более что особо Славик не приглядывался. Но принять за дерево эту нелепую кованую конструкцию, тесную и округлую, торчащую среди цветов, словно склеп?..

Дверь приоткрылась, Славик увидел встревоженное лицо Женечки, опомнился и засуетился:

— Сейчас, сейчас, все купил…

***

После пожара Жоржик сойдет с ума. В больнице он набросится на доктора и примется бить его головой о стену с такой силой, что тот сам надолго окажется прикован к постели. Жоржик будет то кидаться, рыча, на людей, то плакать, то биться в конвульсиях. Ему пропишут ванны со льдом и микстуру, от которой мозг превращается в тяжелую мокрую вату. В редкие моменты просветления он будет жаловаться, что из его памяти вырваны огромные куски, он как будто в нескончаемой горячке и его сознание окутано темной, плотной, почти осязаемой пеленой, скрывающей все привычные краски мира. И все, что он помнит, это попытки освободиться из сумрачного кокона, вырваться к свету, а еще — мучительно подробные сны, в которых к нему приходит злой дух, суккуб, бес в обличии его несчастной подруги Матильды, тоже участвовавшей в злополучном спиритическом сеансе. Бес исказил, изувечил ее черты, и на них теперь невозможно смотреть без содрогания. Кошмарное существо, нацепившее маску Матильды, чего-то от него хочет, но речи его сбивчивы и непонятны, оно ведет себя не как человек и не как зверь, и никогда в жизни Жоржик не видел ничего более богомерзкого.

На настоящую Матильду теперь тоже нельзя будет смотреть без содрогания. Ожоги превратят ее в подобие оплавленной восковой фигуры. Она навсегда затворится в родительском доме, чтобы оплакивать свою белую кожу и каштановые волосы, лицо-камею и строгий носик — все безвозвратно утерянное. С годами она обретет за свои мучения унизительную славу живой достопримечательности, местного привидения, которое любой может не только наблюдать воочию, но и напугать брошенным в стекло камешком. Газетчики, начинающие писатели и злые любопытные дети будут дежурить у обветшавшего, навеки запертого дома, чтобы увидеть в окне ее силуэт. И до самого конца невыносимо долгой жизни Матильды в пыльных и темных комнатах будет витать запах ее любимого опопанакса.

Вторая девушка, подруга Матильды и Жоржика, счастливо избегнет подобной участи. Она задохнется в дыму сразу. Как же ее звали: Мими, Лулу?..

Газеты придут в восторг от истории «смертельного спиритического сеанса». Одни будут приводить ее как пример распущенности современной молодежи, которая вместо смиренной молитвы предалась богопротивному спиритизму и поплатилась за это. Другие примутся живописать реальные и вымышленные ужасные подробности, чтобы выжать побольше слез из благодарных читательниц. А третьи посчитают, что эта история подтверждает реальность мира духов, который, похоже, оказался куда опаснее, чем полагали ранее.

Наверное, и Анита Ножкина-Войцеховская читала в своем сонном городке какие-нибудь из этих газет, которые чуть позже выволокут на первые полосы ее саму.

Потом в комнату к обессиленному Жоржику, лежащему среди подушек, войдут двое мужчин в темных котелках. Они принесут саквояж и маленький ящик с просверленными дырками. Один, ни о чем не спрашивая, раздвинет шторы, другой разложит на столе странные инструменты из саквояжа. На их пальцах блеснут одинаковые перстни-печатки с выпуклым вензелем.