Питер Страуб - Дети Эдгара По
Два шахтёра стояли в угольно-чёрном дворе шагах в пяти друг от друга. Пёс заливался бешеным лаем, кидаясь на изгородь.
— Твой Брин сейчас у нас.
Айк был крупным мужчиной. Его серое лицо покрывали характерные для шахтёров синеватые шрамики, будто кто-то чиркал по коже шариковой ручкой. Он стоял, на голову возвышаясь над Стэном. Но у Стэна была бычья шея, выпуклая, как бочонок, грудная клетка, и твёрдые, как мотки проволоки, мускулы. И свой шахтёрский шрам у него тоже имелся — бело-синяя звезда посреди лба, точно след от пули.
Айк поднял руку ко рту и захватил нижнюю губу большим и указательным пальцами с въевшимися в них частичками угля.
— Угу.
— Говорит, что упал с лестницы.
Поняв, в чём дело, Айк опустил руку. Посмотрел в сторону, потом снова на Стэна.
— Угу.
Овчарка лаяла, захлёбываясь слюной, и, казалось, решила во что бы то ни стало на этот раз прогрызть в сетчатой изгороди дыру.
— Он больше не будет падать с лестницы, верно, Айк?
Айк повернулся к собаке и низким, гортанным голосом, сказал-прошипел:
— З-з-з-а-аткни-и-и-с-с-сь. — Пёс опустил голову и пополз назад в конуру.
— Это всё? — спросил Айк.
— Вроде того.
— Ладно. А теперь иди.
— Я-то пойду. Но если твой парнишка опять упадёт с лестницы, я вернусь. И у нас будет другой разговор. Посерьёзнее.
— Да ну?
— Точно, я тебе говорю. Точно.
Двое мужчин ещё постояли друг против друга. Потом Стэн сказал:
— Увидимся, Айк.
И пошёл по шлаковой дорожке к выходу. На каждом шагу он чувствовал сверлящий взгляд Айка.
— Не думай об этом, — сказал Брин. — Его вытащат. Мой старик его вытащит.
Энди и так знал, что с его отцом всё будет в порядке. Но его раздражало, что все кругом только и твердят об этом. Его не пустили к зданию шахты, где у верхней площадки подъёмника собрались жёны, взрослые сыновья и дочери, спасатели и телевизионщики с камерами, и ждали. Двадцать четыре часа прошло с тех пор, как на глубине полумили под землёй обрушилась кровля, и семеро шахтёров, одним из которых был Стэн, оказались в плену. Горноспасатели нашли их почти сразу, просверлили отверстие, по которому шахтёрам качали воздух и передавали еду, но вытащить их не могли: мешал выступ породы, который, если его убрать, грозил новым обвалом. Айк был в одной из команд спасателей.
— Они сейчас как раз здесь, — сказал Брин. — Прямо у нас под ногами.
— А ты откуда знаешь?
— Мой старик говорил. Он сказал, что пласт уходит на север, прямо под эти скалы.
Энди представил себе отца, который сидит сейчас прямо под ним, на глубине полумили, и ждёт.
— Ты что, плачешь, что ли? — спросил его Брин. — Плачешь?
— Соринка в глаз попала. Просто соринка. — Пальцы Энди нащупали осколок красного камня. Он швырнул его из глубины пещеры в светлый проём, камешек нырнул и заскакал по склону вниз.
— Тебе бы тоже не понравилось, если бы с твоим стариком что-нибудь случилось.
Энди тут же пожалел о сказанном. Конец верёвки завертелся в руках Брина.
— Он, конечно, дерьмо, но он хотя бы…
— Хотя бы что?
— Ничего. Пошли. Пора на Бровку.
Мальчики выбрались из пещеры и подошли к каменному выступу, известному как Ведьмина Морда. Брин перелез через её подбородок и нос и хотел бросить Энди конец верёвки, чтобы помочь ему подняться. Энди отказался от помощи — она была не нужна. С Морды мальчишки полезли на Бровку, каменный карниз, нависавший над самым входом в пещеру.
«Он хотя бы что?» — думал Энди, пока они карабкались вверх по крутому каменному склону между растрёпанных кустов падуба и боярышника. Однажды Стэн принёс домой подержанную гитару. Энди долго приставал к отцу, выпрашивая у него инструмент, но когда, наконец, получил его, то скоро обнаружил, что струны режут ему пальцы в кровь. Он взял гитару и пошёл к Брину домой, и как раз показывал другу инструмент, когда дверь кухни неожиданно распахнулась, вошёл Айк и остановился на пороге, отхаркивая угольную пыль. Тут он заметил гитару.
Не разуваясь, он прошёл через всю кухню и нежно взял гитару у мальчика из рук.
— Что это у тебя тут, мальчик милый? Ну-ка, давай поглядим.
Айк сел, как-то по-женски положив ногу на ногу, поставил на бедро гитару и нежным перебором пальцев тронул струны. Взял аккорд, другой, и со двора воем ответила собака. Айк засмеялся.
— Слышите? — Он потренькал ещё, потом подобрал какую-то мелодию. — Сынок, у этой гитары струны слишком высоко стоят над ладами. Ты никогда не сможешь на ней играть. Звук у неё приятный, но сама она — полное дерьмо.
— Мне её папа купил, — сказал Энди, желая защитить инструмент.
Айк положил гитару.
— А ну-ка, давайте, ребята, поехали.
— Куда это вы? — запротестовала Джин.
— Залезайте в машину, парни!
И пришли они, вернее, приехали на побитом «Форде Зефире» Айка, в музыкальный магазин Чаплина. Почти всю дорогу Айк рассказывал Энди, что раньше у него была гитара, — даже две, — но когда родился Брин и его сестра, то играть стало некогда, чертовски некогда, и он всегда жалел, что продал оба инструмента, а теперь пришла пора это исправить. То же он твердил, пока они ходили по магазину, без остановки; оскорбил управляющего; перепробовал все подержанные гитары, какие были в продаже; со страстью напевал что-то, не стесняясь других посетителей; тут же купил два вполне приличных инструмента для мальчишек; а перед уходом минут двадцать барабанил на ударной установке «премьер».
— И откуда взялись деньги на всё это свинство? — закричала Джин, когда они вернулись.
Айк был сама доброта. Он облапил жену и поцеловал её прямо в сварливый рот.
— Музыка прежде хлеба с маслом, — сказал он. — Запомните это, милые мои. Музыка прежде хлеба с маслом.
Стэну с Миной тоже нашлось что сказать. Энди было велено вернуть гитару. Стэн сам пошёл с ним. Отец и сын стояли в кухне, на этот раз в башмаках.
— Почему это я не могу подарить мальчишкам по гитаре? — спрашивал Айк. — Почему?
— Это слишком щедро, — отвечал Стэн.
— Чепуха. Кого, кроме меня, это касается?
— Меня это касается, вот кого! — встревала Джин. — У нас что, деньги с неба падают?
Мальчики жадно вслушивались в перепалку.
— Парни, а ну-ка, дёргайте пока в комнату, ладно? — велел Стэн. Брин и Энди вышли, неся новенькие гитары за грифы, и закрыли за собой дверь.
— Слушай, Айк, если ты бросаешь деньги на ветер, этим вину не загладишь.
— Какую ещё вину? Что-то я не соображу.
— Я про гитары. Нельзя ими загладить то, другое.
И тут Айк понял. Его лицо омрачилось.
