Питер Страуб - Дети Эдгара По
Однажды, когда Энди ждал Брина в кухне, Айк пришёл с работы и, насупившись, встал в дверях. Энди счёл за благо отвести глаза. Ни слова не говоря жене, здоровяк плюхнулся в кресло у печки — только пружины застонали. Кожа на лице и руках Айка была ярко-розовой — так безжалостно он тёрся мочалкой в душе после смены, — но от него до сих пор разило углем. Запах, похожий на зловоние сернистого газа, столбом стоял над шахтёром, пока тот сидел и угрюмо глядел в огонь. Он шмыгнул носом, прочищая пазухи, забитые угольной пылью, харкнул и сплюнул в огонь, и новая волна ядовитого смрада поползла от него.
Энди даже дышать боялся — как бы его не разозлить. Но тут, наконец, появился Брин и сделал ему знак. За дверью оба с облегчением перевели дух.
Конечно, компас был нужен им не для того, чтобы найти дорогу в Корли-рокс. Эта самая большая естественная возвышенность старого Уорикшира лежала всего в полутора милях от шахты. Разрушенные земляные валы крепости железного века давно превратились в плоское поле на вершине вышедшего на поверхность пласта красного песчаника, с которого вся местность вокруг казалась одним зелёным поясом. На юге его разрывали два гигантских колеса шахтового подъёмного механизма, а за ними щетинился шпилями и дымными трубами Ковентри.
Пёс снова вскочил.
— Заткнись, — рыкнул на него Брин, когда они выходили из дома. — Заткнись. — Точно так, Энди слышал, говорил с псом и Бринов старик — полунапевом, полу-угрозой, — и это всегда срабатывало, животное умолкало. Но стоило Энди или кому другому повторить то же самое, как пёс разъярялся ещё больше и начинал с тупой энергией кидаться на сетку, точно бешеный.
— Как, по-твоему, он загрызть может? — спросил Энди, пока они шли по запорошенной чёрной пылью дорожке к выходу.
— Наверно. — Брин перекинул через плечо верёвку. — На тебе бутылку с водой, неси.
Верёвка обычно была нужна только для форса. Они ещё никогда не лазали в Корли-рокс по скалам по-настоящему. Там куда угодно можно было забраться, просто поднимаясь по гладким, закруглённым карнизам из песчаника. Только в одном месте, на отвесном утёсе, нависавшем как раз над входом в пещеру, верёвка могла пригодиться, и Брину не терпелось испробовать её в деле. Надо признать, что верёвка, обхватывающая торс от левой ключицы до правого бедра, и впрямь выглядела привлекательно.
Энди было завидно, ведь по сравнению с верёвкой бутылка для воды — это так, ерунда. Но ничего не поделаешь, верёвка принадлежала Брину.
Им надо было миновать шахту как раз у весов-платформы и ворот с охраной.
— Не думай об этом, — сказал Брин. — Воздух у них есть. Еда тоже. Их вытащат.
Был жаркий августовский полдень, и, когда они дошли до скал, пот тёк с них ручьями, а вся вода уже была выпита. Пещера была обыкновенной трещиной, расселиной в склоне горы, но до неё можно было добраться, ставя ноги и цепляясь руками за небольшие выемки в мягком камне, — ступеньки древних людей. Вскарабкавшись наверх, они немедленно забились в глубь пещеры, радуясь прохладе.
Учитель в школе говорил, что в этой пещере были обнаружены следы обитания доисторических людей: кремни, каменные орудия, кости. Кто-то даже нашёл огромный клык саблезубого тигра, который теперь на экспертизе в музее Ковентри. Говорят, что люди жили здесь всегда, а ещё раньше эти скалы были вытолкнуты наружу огромным подземным бассейном каменного угля: того самого, который отцы Брина и Энди рубили теперь каждый день.
Брин потянул верёвку с плеча, отчего у него задралась футболка. Энди заметил здоровенный жёлто-лиловый синяк, расцветавший как раз под рёбрами друга. Он напоминал капустный кочан с пурпурными листьями, из тех, которые отец выращивал в огороде. Энди промолчал. Он знал. И Брин знал, что он знает. И не его это было дело; так сказала тогда мать его отцу.
— Не твоё это дело, Стэн, и нечего тебе туда соваться, — предостерегла мужа Мина. — Тебя это не касается.
Отец Энди собирался пойти к Брину домой, поговорить. Как-то днём Брин зашёл к Энди, а его отец как раз поливал из садового шланга свой призовой порей. Смеха ради, старик заткнул пальцем отверстие шланга и обрызгал обоих мальчишек. Но, когда те скинули майки, ему стало не до веселья.
— Чёрт, да ты, никак, на войне побывал, что ли? — возвращаясь к своему луку, сказал Стэн. Но тут же повернулся к ним снова, взглянул ещё раз и отложил шланг. Не отводя глаз от многочисленных синяков на теле мальчика, он шагнул к нему.
— Дай-ка, я погляжу на тебя, сынок.
Брин, пританцовывая, увернулся.
— Ерунда. С лестницы упал.
— Подойди сюда, я говорю. Стой спокойно. Господи Иисусе, сынок! Чёртовы колотушки! — И он кончиками загрубелых пальцев легко коснулся синяков. Потом очень тихо сказал:
— Ты, похоже, то и дело летаешь с лестницы.
— Ага, — шмыгнул носом Брин.
Мать Энди, которая всё видела, вынесла мальчишкам по чистой футболке. Стэн уже шагал к калитке. Она бросилась за ним.
— Никуда ты не пойдёшь! Не твоё это дело!
Стэн и сам однажды угостил Энди кулаком, всего раз, да и то давно. И всё же с тех пор не было дня, чтобы он не пожалел об этом.
— Щас приду.
— Никуда ты не пойдёшь!
Стэн резко остановился.
— Я же сказал, щас приду, — прошипел он так, что стало ясно — спорить бесполезно. Мать Энди вернулась во двор, где стояли понурые мальчишки, и струйка воды по-прежнему бежала из шланга в порей.
Пёс яростно кидался на проволочную изгородь, когда Стэн постучал в дверь и отступил на шаг. Прошло несколько минут, прежде чем дверь открылась, и Айк Томпсон, помаргивая опухшими глазами, словно только что со сна, встал перед ним. Его веки были обведены чёрным, как у женщины. Он шмыгнул носом.
— Стэн, — сказал он.
— На одно слово, Айк? — Повернувшись спиной, Стэн вышел на пустынный простор двора.
Айк пошаркал в дверях, надевая ботинки, и, не завязывая шнурки, пошёл за Стэном.
Мужчины были знакомы. В шахте они работали на соседних участках, сорок втором и пятьдесят шестом; при встрече всегда кивали друг другу; состояли когда-то в одной команде горноспасателей; знали, что их мальчики лучшие друзья. Но сами друг друга недолюбливали.
Два шахтёра стояли в угольно-чёрном дворе шагах в пяти друг от друга. Пёс заливался бешеным лаем, кидаясь на изгородь.
— Твой Брин сейчас у нас.
Айк был крупным мужчиной. Его серое лицо покрывали характерные для шахтёров синеватые шрамики, будто кто-то чиркал по коже шариковой ручкой. Он стоял, на голову возвышаясь над Стэном. Но у Стэна была бычья шея, выпуклая, как бочонок, грудная клетка, и твёрдые, как мотки проволоки, мускулы. И свой шахтёрский шрам у него тоже имелся — бело-синяя звезда посреди лба, точно след от пули.
