Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы
— Мой ослик, мой маленький, — выдохнула еще раз жена. Глубоко испуганная, она подняла ребенка из бадьи и прижала к себе, стараясь защитить его.
— Знай же, — сказал сапожник, глубоко вздохнув, — что это дитя у тебя на руках есть Антихрист. В этом нет сомнения. Оно родилось на свет от убийцы и беглой монахини, как было давно предсказано. Жаль, но это правда. Я видел своими глазами святые книги, в которых это написано. Ребенок должен быть уничтожен, иначе будет на земле неописуемый вред вере Христовой и ущерб святой Божьей церкви…
Жена почти ничего не поняла из этой речи — она уловила только, что это касается се ребенка и что сапожник задумал нечто ужасное.
— Не подходи ко мне! — выдохнула она. — Говорю тебе: ты его и пальцем не коснешься!
— Это не поможет, — мрачно сказал сапожник. — Поверь, я тоже готов умереть от горя. Но для спасения наших с тобой душ я должен это сделать…
— Стой, где стоишь! — перебила жена. — Я не допущу, чтобы ты его тронул!
— Не допустишь? — рявкнул сапожник в приступе гнева. — А кто вообще здесь имеет право говорить, ты или я? Кто приносит в дом деньги, кто платит налоги и мается каждый день с дратвой и кожами?!
— А кто варит еду? — крикнула она. — Кто прядет и вяжет, кто держит дом в порядке и кормит мулов?!
Тяжело дыша, они стояли друг против друга. Жена увидела гневно вздутые жилы на лбу мужа и поняла, что она слаба и что ничего не сможет сделать против разъяренного мужчины. И тогда она попыталась воздействовать на него добрыми словами.
— Выслушай меня, — попросила она, — и не сердись. Как перед святым крестом, я молю тебя и, как перед причастием и дарами, прошу тебя: пощади его, во имя Божие! Что ты хочешь с ним сделать: он такой же человек, как и мы с тобой, только еще очень маленький!
— Слушай ты, баба! — крикнул сапожник. — Тебя, видно, Бог поразил слепотой, что ты еще не распознала Антихриста?! Ты можешь узнать его по тому, что он родился в ночь на Рождество. Наш ребенок — сын убийцы и беглой монашки. Обо всем этом точно предсказано в древних книгах. Хвала Богу, что он послал мне своего святого, чтобы указать праведный путь. И хвала богу, что это был святой Иоанн!
— Это был Иоанн? Да он же мой любимый святой! Всю жизнь у него был язвящий язык, всю жизнь он говорил людям одну злую правду, а потому и кончил так страшно!
— Ты ошибаешься! — возразил сапожник. — Это был не тот Иоанн, которому ты так часто молишься, а другой. Теперь я точно знаю это. Наш ребенок точно Антихрист!
— Ну и пусть Антихрист! — крикнула она. — Он мой сын, я его родила, и ни за что на свете…
— Тихо! — сказал сапожник, прислушиваясь. — Кажется, это они. Они пришли!
* * *Дверь отворилась, и в комнату вошли три бандита.
Первым вошел англичанин в парике и фетровой шляпе, со шпагой наголо. Не увидев никого, кроме сапожника с женой и ребенком, он остановился на пороге с крайне удивленным видом. Из-за его спины показался маленький аббат, вместе с которым в комнату ворвался крепкий запах вареной трески.
Немой «капитан» замер, прислонясь к косяку двери. Он скрестил руки на груди и уставился в пол, его бледное лицо было скрыто в тени.
— Эй, сапожник, куда это ты его дел? — проблеял аббат. — Пускай он выходит. Я ему ничего не сделаю. Я пришел только за тем, чтобы его исповедать…
Свисавшие с потолка полосы копченого сала внезапно придали его мыслям другое направление.
— Еды у вас хватает, — заметил он. — С таким запасом вы до апреля дотянете!
Жена торопливо уложила ребенка в постель. Она видела, что теперь против нее четверо мужчин, и от этого ее охватила ярость отчаяния. Она искала глазами какое-нибудь оружие, но не нашла ничего, кроме лежащего подле плиты маленького кухонного топорика, которым она колола дрова перед обедом.
— Ах вы, злодеи! — крикнула она. — Вы опять явились? Видно, нет такого позорного дела, на которое бы вы не пошли! Убирайтесь отсюда, висельники! Да что же, во имя Бога, вы хотите сделать с моим ребенком?!
— Молчи! — каркнул аббат. — Уж мы-то знаем о тебе хорошие новости! Ты что же, клялась своему мужу в верности, а теперь он находит у тебя другого, а ты притом еще смеешь разыгрывать из себя местную… Тьфу на таких баб! Где твой любовник?! Давай его сюда!
Потрясенная жена вскочила, не зная, что сказать. Сапожник покраснел до ушей.
— Что ты мелешь! — рявкнул он. — Стыдно тебе говорить такое. Гляди, как бы я не наломал тебе горб! У моей жены нет никакого любовника. Кто такое скажет, тот лжец.
— Как? — вскричал аббат. — Разве ты сам не говорил, что застал ее в постели с черным мулатом, забывшим честь, да еще и с обрезанным, который не ест свинины?!
— Об этом я вам не сказал ни слова, — рычал сапожник. — Сдается мне, тебе захотелось трепки!
— Хватит болтать! — вмешался англичанин, бросая свою шляпу па стол. Мы пришли, чтобы уложить его на четыре фута под землю. Мне все равно, спал ли он с твоей женой или с кем-нибудь другим — да хоть с тобой самим! Где он? Что-то я его не вижу!
Сапожник тяжело вздохнул, повернулся и указал на ребенка, мирно спавшего под весь этот шум на кровати. К его щечке прильнул лепесток камелии из ванны.
— Вот он, — сказал сапожник.
От удивления у аббата вытянулось лицо, а англичанин застыл со шпагой в руке, глядя на хозяина так, словно куры расклевывали его завтрак.
— Да это же ребенок! — пророкотал он.
— Ребенок… — проблеял аббат.
Сапожник вздохнул. Жена стояла перед кроватью, дрожа всеми членами, но руки ее крепко сжимали топор.
Немой «капитан» медленно выпрямился, шагнул к плите и встал у самой топки. Он уставился на женщину мрачным взглядом, по на его бледном лице не шевельнулся ни один мускул.
Англичанин наконец обрел дар речи.
— Что, к дьяволу, ты обо всем этом думаешь, дон Чекко? — спросил он.
— Я думаю, что нам за это заплатили, сэр Томас! — ответил аббат. — А все остальное нас не касается.
— Но это же поганое дело, дон Чекко! — пробурчал великан сквозь рыжие усы.
— Вы не должны спрашивать, как и что, — зачастил сапожник. — Вы должны сделать то, ради чего я вас нанимал. Сорок скудо вы получили…
Англичанин не удостоил его ни словом, ни взглядом.
— Я солдат, дон Чекко! — начал он. — Вы знаете, что я прошел семь войн — в Германии, Испании и Ломбардии… И когда я наношу удар шпагой, я хочу, чтобы мне тоже могли ответить ударом, иначе это дело мне не в радость. И я думаю, что эта работа не для меня, а скорее для вас, ведь дитя не может защищаться.
— Тут вы правы, сэр Томас! — согласился аббат.
