Джеймс Герберт - Возвращение призраков
— Извините, — услышал Эш свой голос.
— Что?
Она замотала головой, не понимая.
— Я, должно быть, напугал вас.
«Или вы меня», — добавил он мысленно.
Женщина выпрямилась и подняла подбородок, словно придя в себя. Она была стройна, хорошо сложена, ее светло-каштановые волосы, завязанные сзади в хвост, лежали на плече. В руке она держала букетик цветов.
— Нет.
Впрочем, в ее отрицании слышалась резкость, а глаза выдавали замешательство.
То же замешательство ощущал и Эш. Преодолев неловкость, он выговорил:
— Я ищу викария. Преподобного Локвуда.
— А-а. — Казалось, она немного успокоилась, хотя в глазах по-прежнему оставалась неуверенность. — В этот час вы его здесь не найдете.
Женщина смотрела куда-то мимо, и Эш понял, что загнал ее в угод, поскольку церковная стена изогнулась буквой «Г», примыкая к самой церкви. Прямо за спиной у женщины была узенькая дверца, возможно ведущая в ризницу. Он тихонько отодвинулся, открывая ей, скорее психологически, чем реально, путь к бегству, и не удивился, когда женщина сделала несколько шагов, чтобы оказаться на открытом пространстве. Это выглядело чем-то вроде необычного ритуала, и Эш гадал, заметила ли женщина, что они вроде как исполнили некий танец. Ее подавленная улыбка сказала, что да.
— Преподобный Локвуд совершает обход, навещает некоторых старых прихожан, — объяснила она. — Впрочем, вот-вот обед, так что он скоро вернется.
— А-а.
Эш обнаружил, что больше не знает, что сказать; его по-прежнему не отпускало переживание нелепого ощущения, возникшего несколько мгновений назад.
Возможно, почувствовав его замешательство, женщина заговорила снова:
— Преподобный Локвуд знает о вас? — Эша удивила ее широкая улыбка и то, что женщина, очевидно, успокоилась. — Ну конечно! Вы ведь Дэвид Эш, не так ли? Вы из Института экстрасенсорики.
— Да. А как?..
Он дал вопросу повиснуть в воздухе.
— Это я от имени отца связывалась с Кейт Маккэррик из Института Я Грейс Локвуд, дочь преподобного Локвуда.
Переложив цветы в левую руку, она приблизилась к нему, протягивая правую. Он пожал ее и ощутил легкий укол узнавания.
Но первой спросила она:
— Мы уже встречались?
Почему-то он понял, что нет, несмотря на отчетливое ощущение, что они раньше соприкасались. Тем не менее Эш потратил время, чтобы порыться в памяти. Он дал собеседнице лет тридцать или поменьше — милая женщина с мягким, как и ее черты, голосом. Ее кожу покрывал легкий загар, подчеркивая голубизну глаз, и на лице не было косметики. Эш осознал, что перед ним хотя и не столь пленительная, но одна из тех женщин, чье обаяние чарует со временем все больше и больше, и чем дольше он рассматривал ее лицо, тем прекраснее оно казалось. Он подумал, что если бы встречал ее раньше, то не забыл бы уже никогда.
Прокашлявшись, Эш сказал:
— М-м-м, нет, не думаю.
Она неуверенно покачала головой. Потом пожала плечами:
— Конечно, вы правы. Просто показались знакомым, вот и все.
Так ли? Или ее сбило с толку то же чувство, которое возникло и у него, когда они столкнулись? Но теперь и оно отступило, потускнев, первая реакция уже утратила свое значение, и Эш знал, что скоро будет гадать, не было ли все это вызвано его разыгравшимся воображением. По всей вероятности, дочь священника просто напугало его внезапное появление из-за угла церкви, и между ними не было никакого психического контакта. «Держись, Эш, — сказал он себе, — и не представляй остальных такими же сумасшедшими, как ты сам».
Он снова ощутил неловкость и быстро проговорил:
— Вы сказали, ваш отец скоро будет дома?
— Да, к обеду. Я тоже иду домой, так что можем пойти вместе, если хотите.
— Прекрасно. Это далеко? — спросил Эш, просто чтобы поддержать разговор.
— Не очень. Подождите, я только положу эти цветы, и мы пойдем.
Он смотрел, как она пробирается между могил, ее движения соответствовали ее имени[3], белая рубашка и голубая юбка ярко выделялись на фоне серых полуразрушенных надгробий. Немного отойдя, Грейс остановилась и, наклонившись, положила букет, потом выпрямилась, но осталась стоять, склонив голову, словно молилась.
Возвращаясь назад, она спугнула сидевшую на могильной плите бабочку, и та запорхала вокруг, белая и нежная в солнечных лучах. Эш увидел, что женщина улыбается, а ее губы словно что-то говорят. Бабочка сделала два круга вокруг нее, а потом улетела прочь и исчезла в высокой траве на краю кладбища.
Грейс Локвуд улыбалась Эшу и рассматривала его с таким интересом, что он едва не смутился.
— Я никогда не встречала охотников за привидениями, — сказала она, приблизившись. — Я их представляла совсем не такими.
— Вы думали, я буду в кепке или, может быть, в черной шляпе.
— По крайней мере, с бородой. Да, и с Библией под мышкой.
— Извините, что разочаровал вас.
— Не разочаровали. — Она кивнула в сторону деревни. — У вас уже было время посмотреть наши места?
— Я видел кое-что по дороге сюда. Необычно. Удивительно, что у вас тут нет туристов.
— Иногда они нас находят, хотя мы сознательно стараемся не попадать в туристские путеводители.
— Могу понять почему. Слит, несомненно, привлек бы многих, особенно американцев и японцев. Они бы влюбились в этот истинный кусочек старой Англии.
— Мы ценим свой покой. — Она посмотрела ему через плечо, словно обеспокоившись. — Мы чуть ли не прячемся, и здешние жители тоже стараются хранить секрет.
— Секрет?
— То, как здесь прелестно. У нас тесная община, мистер Эш, и, как правило, гостеприимство не распространяется на чужих.
Он робко улыбнулся:
— Могу это подтвердить. Даже хозяин «Черного кабана» будто бы не обрадовался, что я сниму у него комнату.
— Вы остановились там?
Эш кивнул.
— Том Джинти — хороший человек. Сначала кажется немного грубоватым, но вполне дружелюбен, когда познакомишься поближе.
Эш воздержался От замечания, что при упоминании имени преподобного Локвуда дружелюбие Джинти осталось лишь внешним, и сменил тему:
— Эти цветы — родственнику или другу?
Вопрос застал ее врасплох.
— О, это моей матери. Она умерла в прошлом году. Так пойдемте?
Она направилась к воротам, и Эш на шаг отстал.
— Мне очень жаль, — сказал он, ненавидя эти общие слова.
— Жаль, что спросили или что моя мать умерла? — Очевидно, она тоже не любила общих слов. Грейс обернулась к нему, и ее улыбка смягчила упрек. — Меня тогда не было дома — я два года работала в Париже, в Музее Клюни — и вернулась через час после ее смерти. Отец не понимал, насколько она больна, а то вызвал бы меня раньше.
