Андрей Николаев - Русский экзорцист
– Доброе утро, – буркнул полковник, подойдя к молодому человеку.
Парень, сдвинув темные очки на кончик носа, взглянул на офицера голубыми как морская вода глазами.
– А, – протянул он, усмехнувшись, – здравия желаю. Вас и не узнать, Александр Ярославович. Или может мне вас «товарищ полковник» называть? Или «Ваше Сиятельство»?
– Главное «Сашкой» не называй, а там все равно.
– Понял – не дурак, – согласился парень. – Так что хотели вы от недостойного, покорнейше прошу разрешения узнать? – нарочито смиренно спросил он.
– Хватит ерничать, – сказал полковник, – какой-то ты несерьезный стал.
Парень оскалился.
– И явился к нему муж зело грозен. Хоть и юн годами, но разумом скор вельми. Так время-то какое! Все разрешено, все дозволено.
– Ты нормально можешь разговаривать?
– С трудом, – честно признался парень, – сколько времени с Корсом самогон глушили, да девок портили. А последнее время вообще все один да один. Тоска. Соскучился по простому человеческому общению! По беседе задушевной, неспешной, под водочку, пивко или чаек, на худой конец. А вы нет чтобы участие проявить – сплошные упреки. Кстати, не сочтите за труд запомнить, что зовут меня Павел, а фамилия Волохов.
Полковник раздраженно покрутил головой.
– Ладно, мое дело – передать тебе предложение. В общем, – он откашлялся, опустил глаза и заговорил размеренно, как молитву читал. – Про книгу черную, что под Кремлем спрятана была, ведаешь? Книга та бесовская, неисчислимые беды и зло люду православному принести может.
– Ведать то ведаю, – задумчиво сказал парень, – но след ее потерялся. Вы имеете в виду «Чер…»
– Не произноси вслух, – оборвал его полковник.
– Честно говоря, я думал, сказки это.
– Не сказки и не побасенки, но быль есть в предании о книге злой сей…, – полковник запнулся, явно подбирая слова. – А-а, не могу на этом мертвом языке говорить. Короче, там, – он поднял глаза к небу, – считают, что книгу кто-то хочет пустить в действие. И для подобных подозрений есть основания. Решено раз и навсегда уничтожить ее. Больше никаких полумер, просто уничтожить – и все. А то все разговоры о равновесии мира, о замершей чаше весов… Все это демагогия. Здесь я с ними согласен. И действовать надо не так, как там, – он опять взглянул вверх, – привыкли: со светлым ликом и открытым забралом, а методами противника.
– Угу, – пробурчал Волохов, – видимо, что-то серьезное случилось.
– Похоже на то. Неладное по Москве творится. Мне не говорят, но чувствую, что озабочены на самом верху.
– Там всегда озабочены. То татарами, то немцами, то католиками, то мусульманами. Зацепки какие-нибудь есть?
– Даже и не знаю. У Отца-настоятеля церкви Иоанна-воина квартира сгорела, он сам чуть не погиб…
– Нашли из-за чего беспокоиться. Выпивши был батюшка, окурок затушить забыл…
– В церкви Всех Святых, что на Соколе, священника убили. Он был чуть ли не единственным в Москве специалистом по изгнанию бесов.
Волохов перестал ухмыляться.
– Угу, это другое дело. И что, нашли ублюдков?
– Вот за этим я тебя и вызвал. Дело не столько в убийстве священника, случается и такое. Что-то нехорошее грядет, я и сам чувствую. Может, это зацепка, а может, басурманы приезжие озоруют.
Волохов помолчал, обдумывая услышанное, пожал плечами.
– Нет, не похоже. В Москве они православие уважают. Скорее это наркоши какие-нибудь отмороженные.
– Ишь ты, слов каких нахватался, – покачал головой полковник.
– Так обживаемся понемногу, Александр свет Ярославич! Как разрешили нам в городах жить, с тех пор и приобщаемся к современности. А вы что же, из доверия вышли, «Вась Сиясь»? Не пускают порядок наводить? Ай-яй-яй!
– Уж я бы…, – полковник, досадливо прищурившись, поглядел на крикливых пацанов, гонявших по пандусу на досках, на рекламный щит с почти голой девицей – «натяжные потолки».
– Уж вы бы…, да, – согласился парень. – Вы бы разобрались, но не дай бог запачкаетесь. – Он допил пиво, смял в кулаке банку и отбросил ее в сторону. – Ну, понял я, что вам требуется. Работа грязная, вспомнили о нас, обо мне.
Полковник усмехнулся.
– Так вас просто нет, потому что не может быть никогда. А ты к тому же блаженным считаешься. Какой спрос с блаженного: ты греха не ведаешь, и грязь к тебе не липнет. При вас и запретов особых не было…
– Потому и слов, и мыслей грязных не было, – перебил его Волохов, кивнув в сторону орущих тинэйджеров.
– Мысли у них вполне чистые, уж поверь мне: девки, вино, вечный праздник. Все как всегда. А слова? Что слова! Не мы их придумали. Знаешь ведь – после татар остались, прижились. И потом, – полковник невесело усмехнулся, – русские матом не ругаются, русские матом разговаривают. А грязи при вас не было потому, что жили, как звери во грехе свальном. Иной раз даже завидно было…
– Так какой разговор, Сашок… простите, Александр Ярославович. Давайте вместе работать. Вам понравится со мной – я гарантирую. И вино будет, и девки! Сплошной праздник!
– Эх, Павел, рад бы я в рай…, ох, что я говорю, – все с той же усмешкой сказал полковник. – Придется тебе одному постараться. Ну, а за нами не пропадет. Сам понимать должен. Вас в последнее время не трогали. Жили в своих лесах да болотах, обряды хранили. Теперь вот в города вас пустили. Говорят, даже капища разрешат в черте города строить.
– Ну да, ну да, – согласился Волохов. – А еще говорят, что сильно вы, Александр Ярославович, женский пол уважали. Говорят, прелюбодействовали, меры не зная, невзирая на ценности нетленные православные и положением княжеским пользуясь?
– Отчеты попрошу еженедельно мне лично, – не слушая легкомысленный треп, сухо сказал полковник, – как меня вызвать знаешь. Ну, что, с богом?
– Да поможет Перун в деле праведном.
– Тьфу, – сплюнул полковник и перекрестился, – блаженный и есть.
Не обратив внимания на указатели в метро, Волохов вышел на улицу. Церковь стояла как раз напротив, через Ленинградский проспект, и он невольно залюбовался светлым зданием с золотым куполом.
– Что нам Пизантская башня, у нас свои падающие колокольни, – пробормотал он. – Вот чем вы народ взяли. Красотой.
Солнце пекло немилосердно. Волохов снял куртку и, перекинув ее через руку, спустился в подземный переход. Здесь было прохладно, на лестнице тетки торговали редиской, лимонами и курагой. Из выхода метро веял ветерок, насыщенный запахом обжитых подземелий. От киоска, торгующего музыкальными дисками и кассетами, ему задушевным голосом поведали, «как упоительны в России вечера». Особенно под хруст французской булки. Исключительно упоительны, согласился Волохов.
В саму церковь он, конечно, не пошел. Еще чего не хватало. Некоторое время понаблюдав за нищенками, сидевшими на земле вдоль забора вперемежку с бомжами, Волохов приметил самую бойкую и, подойдя, сунул ей в руку десятку. Бабка шустро спрятала деньги в рукав и, ткнувшись лбом в асфальт, стала желать благодетелю всяческих благ, долгих лет и тому подобный стандартный набор земных радостей.
– Спасибо, мать, – слегка заплетающимся языком проговорил Волохов, – спасибо, и тебе того же.
Достав из кармана еще десять рублей и помахивая бумажкой, он стал просить бабку помолиться за него, несчастного. Поскольку сам настолько погряз в грехе и разврате, что даже лоб перекрестить боится, не то что храм божий осквернить своим присутствием. Краем глаза он заметил, как остальные нищенки стали подбираться поближе.
– Уж я думал священником стать, вот те крест, думал, – Павел сделал вид, что собирается перекреститься, – а чего? Жизнь у них спокойная, тихая, мирная…
Тут бабки так заголосили, что народ стал оглядываться.
– Тихая, мирная, говоришь, – ядовито спросила самая бойкая старушка, – вот третьего дня только отца Василия убили. Вот третьего дня, не соврать!
– Да ладно, – отмахнулся Волохов, – небось сам помер. Старенький, поди, был.
– Как же, сам! Убили, а ничего не взяли! Только ризу старую. Вот и понимай, как хочешь! Пошел, понимаешь, покойника отпевать, а теперь самого хоронят. И не старый был – в самом соку мужчина, прости, Господи, – бабка перекрестилась, обернувшись к церкви. – А потом приходил тут один, в черных очках и одет прилично. Все выспрашивал: где, мол, отца Василия найти?
– Ну, это из милиции, наверное.
– Нет, – не согласилась бабка, – это до того еще, как убиенного нашли, стало быть.
– Да-а, – протянул Волохов, – и что, не поймали никого? Небось, ночью убили-то?
– Ну, как ночью. Под вечер. А суббота была, народу мало. Нашли его не сразу – его в кусты оттащили. Круг трамвайный возле «Смены» знаешь? Вот там под аркой и убили.
– Это какая же «Смена», в Тушино, что ли?
– Какое Тушино, милый, – бабка всплеснула руками, – да ты совсем пьяный, что ли? Вон, вдоль дома пойти, светофор пройдешь – и слева магазин этот детский. «Смена» называется.
