Хелен Уэкер - Голем и джинн
— Иди так, словно направляешься куда-то по делу, но не слишком быстро. Если понадобится, смотри, как ходят по улицам другие женщины, и подражай им. Я буду ждать тебя.
Он ободряюще улыбнулся ей и ушел.
Женщина ждала, не спуская глаз с часов, тикающих на полке. Прошло три минуты. Четыре. Пять. С пакетом в руке она вышла в коридор, заперла дверь, спустилась по лестнице и шагнула на залитую полуденным солнцем улицу. Она впервые покинула квартиру, с тех пор как поселилась у равви.
На этот раз она была более или менее готова к немедленно обрушившемуся на нее потоку чужих желаний, и все-таки их концентрированная сила испугала ее. Охваченная мгновенной паникой, она даже захотела вернуться в дом, но это было невозможно — ее ведь ждал равви. Женщина еще раз окинула взглядом непрерывный поток транспорта и пешеходов, разносчиков с их лотками и лошадей, крепко, точно талисман, прижала к боку пакет с книжками и храбро шагнула вперед.
Тем временем равви ждал на углу и тоже нервничал. Его обуревали тревожные мысли. Сначала он подумывал о том, чтобы издали проследить за Големом и лично убедиться, что ей ничего не грозит, но от этой идеи пришлось отказаться. С ее сверхъестественной чуткостью она моментально почувствует его присутствие, а ему ни в коем случае не хотелось бы потерять или обмануть ее доверие. Поэтому равви поступил так, как было договорено: отправился на угол и стал ждать. Он решил, что заодно испытает и себя: сможет ли он жить с сознанием того, что она в одиночку осваивает большой мир, а он ничем не в силах ей помочь?
Он от всей души надеялся, что они оба успешно пройдут испытание, потому что продолжать прежнее существование с каждым днем становилось все тяжелее. Его гостья была скромна и нетребовательна, и все-таки ее постоянное присутствие угнетало старика. Как о самой большой роскоши он мечтал о простом удовольствии почитать газету, сидя за чашкой чая в нижней сорочке и кальсонах.
Имелись у него и более серьезные поводы для беспокойства. В самом нижнем ящике комода, под аккуратно сложенным зимним пальто, лежала сумочка с завязками, которую равви обнаружил в кармане ее куртки. В сумочке имелся мужской бумажник с несколькими купюрами, элегантные серебряные часы на цепочке, правда безнадежно испорченные после пребывания в воде, и маленький клеенчатый конверт. На конверте тонким неровным почерком была выведена надпись на иврите: «КОМАНДЫ ДЛЯ ГОЛЕМА», а внутри лежал вчетверо сложенный листок с несколькими строчками, к счастью или к несчастью пережившими путешествие под водой. Равви заглядывал в конверт и знал, что в нем содержится.
Сама женщина, видимо, совершенно забыла про сумочку, но все-таки это было ее единственное имущество, оставшееся от покойного хозяина, и равви не был уверен, что поступает правильно, скрывая его от Голема. С другой стороны, если бы на остров Эллис высадился ребенок с пистолетом в кармане, разве не разумно было бы конфисковать у него оружие? И равви решил, что пока не станет показывать конверт женщине.
Однако стоило вспомнить о конверте, как мысль его заработала в новом направлении. До этого он видел только два способа решить судьбу Голема: либо уничтожить ее, либо взять на себя заботу об ее защите и образовании. Но что, если найдется и третий путь? Что, если он сумеет каким-либо образом перепоручить женщину новому хозяину?
Насколько ему было известно, никто не делал такого прежде. У него давно не осталось ни книг, ни советчиков, способных помочь в таком трудном деле. Но все-таки совсем отказываться от такой счастливой возможности ему не хотелось. Пока он займется ее обучением и посмотрит, можно ли подготовить ее для самостоятельной жизни. А уже потом подумает, как осуществить свой план.
Все эти мысли вдруг вылетели у него из головы, потому что он заметил в толпе знакомую высокую фигуру. Она тоже увидела его, и ее лицо осветилось радостью. А он, широко улыбаясь, уже спешил ей навстречу, сам немного напуганный внезапной волной горькой и сладкой гордости, вдруг затопившей его сердце при виде этой женщины.
* * *Далеко от Нью-Йорка, по другую сторону Атлантики, германский город Конин продолжал расти и богатеть, практически не заметив отъезда Отто Ротфельда. Единственной существенной переменой там стала покупка бывшего мебельного магазина Ротфельдов приезжим из Литвы, превратившим его в модное кафе. Все соседи согласились, что эта перемена пошла району явно на пользу. Единственным в Конине человеком, вспоминавшим Ротфельда, был пользующийся дурной репутацией старый отшельник Иегуда Шальман, тот самый, что изготовил голема. Шли недели, а потом и месяцы, тело Отто Ротфельда давно уже стало добычей морских течений и рыб, а Шальман, сидя вечером за стаканчиком шнапса, частенько размышлял о неприятном молодом человеке. Добился ли он успеха в Америке? Сумел ли оживить свою глиняную невесту?
Иегуде Шальману недавно исполнилось девяносто три года. Никто не догадывался об его истинном возрасте, потому что выглядел он не больше чем на семьдесят, а при желании мог показаться еще моложе. Дожить до столь преклонных лет ему помогли опасные и тайные знания, недюжинный ум и, главное, великий страх смерти, преследовавший его с самой юности. Он знал, конечно, что рано или поздно ангел смерти явится за ним, раскроет Книгу жизни и смерти и заставит Иегуду выслушать список его грехов. Потом ворота распахнутся, и он полетит прямо в пламя геенны, где будет по заслугам наказан за каждое свое злодеяние. А злодеяний этих накопилось в его жизни немало.
И потому каждую минуту, свободную от продажи приворотных зелий глупым деревенским девкам или не оставляющих следов ядов измученным женам, Шальман посвящал одной цели: как можно дольше отодвинуть встречу с ангелом с его книгой. Он был человеком практическим, не склонным к пустым размышлениям, и сам удивлялся тому, как часто его мысли обращались к незадачливому торговцу мебелью.
Не всегда Иегуда Шальман вел такую жизнь, как теперь.
Когда-то раввины считали его своим лучшим учеником. Он вгрызался в учебу так, словно только для этого и был рожден. К пятнадцати годам он умел завести в тупик любого своего наставника и так искусно распутывал хитросплетения Талмуда, что учителя сами не замечали, как начинали оспаривать ту самую позицию, в которую только что свято верили. С гибкостью и силой ума юноши могло сравниться только его благочестие и преданность Богу, до того неистовая, что остальные ученики казались рядом с ним завзятыми еретиками. Не раз и не два его учителя шептали друг другу в ночной тиши, что, возможно, ждать пришествия мессии осталось не так уж долго.
Из него хотели поскорее вырастить раввина. Родители Иегуды были счастливы; бедные, как самые последние крестьяне, они отказывали себе во всем, чтобы дать сыну образование. В совете раввинов спорили, как поступить с юношей дальше. Будет ли он максимально полезен своему народу, если возглавит общину? Или его следует направить в университет, где он будет обучать новое поколение?
За несколько недель до посвящения Иегуде Шальману приснился сон.
Он шел по усыпанной каменными обломками тропе, бегущей по бесприютной серой пустыне. Далеко-далеко впереди маячила безликая стена высотой до неба, закрывающая весь горизонт. Он устал и с трудом переставлял сбитые в кровь ноги, но в том месте, где тропа встречалась со стеной, Иегуда вскоре разглядел маленькую дверцу размером не больше человеческого роста. Исполненный странной, пугающей радости, остаток пути он проделал бегом.
Достигнув дверцы, он остановился и заглянул внутрь. То, что лежало за ней, было окутано густым туманом. Он прикоснулся к стене, она оказалась холодной как лед. Обернувшись, Иегуда увидел, что и тропинка, по которой он пришел, теперь до самых его ног скрыта туманом. Во всем мироздании остались только стена, дверь в стене и он сам.
Иегуда шагнул внутрь.
Туман рассеялся, а стена исчезла. Он стоял на лугу посреди зеленого разнотравья. Солнце проливало на него с неба потоки тепла. Густой воздух пах землей и цветами. Неизвестное прежде ощущение глубокого мира наполнило Иегуду.
На краю луга под лучами солнца золотилась небольшая рощица. Он знал, что среди деревьев стоит кто-то невидимый и ждет его. Исполненный радости, он шагнул вперед.
В то же мгновение небо почернело, как во время грозы. Иегуда почувствовал, как кто-то схватил и поднял его. А в голове раздался голос: «Тебе здесь не место».
Луг и роща исчезли, его больше не держали, он падал… падал…
А потом опять очутился на тропе и стоял на четвереньках среди каменных обломков. Все стало как прежде, только впереди больше не было ни стены, никакой другой цели — только камни и пустыня до самого горизонта, без надежды на отдых или хотя бы передышку.
