Брэм Стокер - Дракула
Стокер сочетал различные художественные манеры и стили, выступая и как реалист-бытописатель, и как мистик,[127] и как автор приключенческих и детективных историй. Казалось бы, такие безошибочно действующие сюжетные ходы, как поиски сокровища Непобедимой армады («Тайна моря»), загадочное убийство ученого, произошедшее накануне того, как он чуть-чуть не оживил мумию египетской царицы («Драгоценность Семи Звезд»), охота на гигантского змея, сохранившегося на территории Великобритании со времен существования англосаксонских королевств («Логово Белого ящера»), должны были привлечь читательское внимание. Однако писательская судьба Стокера сложилась неудачно. Успех сопутствовал только роману «Дракула» — успех тем более поразительный на фоне фактического провала всего, что выходило из-под пера Стокера. И хотя некоторые современники-литераторы хвалили отдельные произведения (в частности, роман «Тайна моря» был высоко оценен Конан Дойлем), в целом читатели к творчеству Стокера, кроме «Дракулы», оставались равнодушны. Солидарны с ними в этом и историки литературы — во всех работах о Стокере его другие произведения, кроме знаменитого «вампирского» романа, упоминаются, как правило, вскользь (если упоминаются вообще).
В чем же причина успеха этого романа Стокера, выдержавшего уже вековое испытание временем? Прежде всего, потому, что Стокер обратился к теме вампиризма — одной из самых привлекательных для читателей в конце XIX в. В ее основе — миф о вампирах. Легенды о мертвецах, встающих из могил, чтобы пить кровь живых и таким образом поддерживать свое существование, встречаются в культуре и мифологии многих народов как Востока, так и Запада. Вампиром, согласно преданиям, мог стать так называемый «нечистый» покойник (преступник, самоубийца или же погибший от укусов вампира). Вампир не отбрасывает тень, не виден в зеркале, способен оборачиваться в волка, летучую мышь, сову, даже мышь. Оберегаться от вампира можно с помощью чеснока, железа и распятия, а избавиться — только отрубив ему голову и вогнав в сердце осиновый кол. Происхождение слова «вампир» не очень ясно, и некоторые предлагаемые версии не только не проясняют вопрос, но, будучи основанными на народной этимологии, придают ему комическое звучание. Например, американский исследователь Джеймс Дин утверждает, что английское слово «вампир» («vampire») обязано происхождением русскому «vampir», образованному от корня «pi» («пи») со значением «пить».[128]
Исторический прототип вампира Дракулы — живший в XV в. Влад (1431–1476), правитель Валахии, известный по византийским, немецким, славянским хроникам. Отношение к нему современников было неоднозначным. Кто-то видел в нем национального героя, мудрого, дальновидного политика, прославившегося борьбой с турками (т. е. с проникновением ислама в Европу), другие — мрачную и зловещую фигуру, тирана, насильника. Дракула был широко известен своей патологической жестокостью, проявлявшейся по отношению к представителям без исключения всех народов и конфессий — христианам, мусульманам, цыганам (всего в его правление было казнено, как считают различные историки, от 40 до 100 тысяч человек). По его приказу рубили голову, с живых сдирали кожу, принуждали к людоедству, варили заживо, сжигали, вспарывали животы. Но особо он любил сажать на кол, потому-то его так и называли Влад Цепеш — Влад Сажатель-На-Кол. На немецкой гравюре XV в. запечатлена сцена, судя по всему, для Дракулы обыденная: он мирно трапезничает за столом во дворе, где умерщвляют людей самым разным образом: рубят голову, четвертуют, а также в большом количестве сажают на кол.[129]
Не очень ясна и этимология слова «дракула». По-румынски «дракул» — «дьявол», а потому «дракула» — «сын дьявола». Однако «дракул» по-румынски означает также «дракон». Такое прозвище отец нашего героя получил после того, как, находясь при дворе венгерского короля Сигизмунда Люксембурга, вступил в рыцарский орден Дракона, основанный Сигизмундом для борьбы с турками (став господарем Валахии, Влад II продолжал считать себя членом этого ордена, даже приказал выбить дракона — символ ордена — на монетах). Понятно, что у жителей Валахии было достаточно оснований, чтобы считать Влада III сыном дьявола. Однако, несмотря на все совершенные им зверства, вампиром Дракула не был — скорее всего, дело в том, что в Средние века вампиром в странах нынешней Восточной Европы называли не только того, кто пил кровь, но и вообще колдуна-чернокнижника, заключившего союз с дьяволом.
Кроме исторической, Стокер опирался на литературную традицию: на достаточно обширный корпус повествований о вампирах, существовавших в европейской литературе к концу XIX в.[130] Эта традиция восходит к античности: в греческой мифологии существовали легенды о ламиях — чудовищах, являвшихся по ночам к своим жертвам и пивших их кровь. Немалый вклад в формирование традиции внесла славянская мифология — предания об упырях встречаются издавна в белорусском, болгарском, польском, русском, словацком, чешском фольклоре. Тема вампиризма начинает привлекать к себе внимание западной литературы в конце XVIII в., в период предромантизма, когда в искусстве возникает повышенный интерес к тайнам человеческой души. Первыми к теме вампиризма обратились немецкие писатели. Популярность баллад Готфрида Августа Бюргера «Ленора» (1773) и Гете «Коринфская невеста» (1797) в немалой степени определялась их «вампирской» тематикой. Известно, что Стокер читал «Ленору» и включил в текст «Дракулы» строку из баллады: «Мертвые скачут быстро».
Эстетические возможности темы использовали и английские поэты-романтики, что можно видеть на примере поэмы Роберта Саути «Талаба-разрушитель» (1801), поэм Джона Стэгга «Вампир» (1810) и Сэмюэла Колриджа «Кристабель» (1816), стихотворения Джона Китса «Ламия» (1820). Особое место занимает в этой традиции повесть Джона Полидори «Вампир» (1819) — первое в английской прозе отражение темы вампиризма. Полидори — дядя знаменитых прерафаэлитов Данте Габриэля Россетти и его сестры Кристины — был личным врачом Байрона и написал «Вампира» после пребывания летом 1816 г. на Женевском озере в компании Байрона, Перси Биши Шелли, его жены (тогда еще гражданской) Мери Годвин и ее свояченицы Мери Клер.[131] Когда после бесед о загадочном и сверхъестественном в жизни, о тайнах бытия и последних научных открытиях в области физиологии Байрон предложил всем присутствовавшим написать что-нибудь «страшное», не ограничиваясь жанром, то результатом стали роман Мери Шелли «Франкенштейн, или Новый Прометей» (1818) и повесть Полидори. Таким образом, одновременно с мифом о вампирах в английской литературе появился еще один миф — о чудовище, созданном человеком и выступившем против него.
