Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях
Я вздохнула:
— Не буду же я устраивать драку только потому, что он явился без предупреждения? Вот черт!
Я пошла к выходу, но Мика перехватил меня за руку, когда я проходила мимо. Я обернулась к нему.
— Можно твоему Нимир-Раджу тебя сопровождать?
Я улыбнулась, отчасти потому, что он спросил, а не стал предполагать, а отчасти потому, что от взгляда на него меня тянуло улыбаться. Я сжала его руку, и она сомкнулась вокруг моей в ответном пожатии. Я хотела сказать: «Буду рада такому обществу», но ответила просто:
— Конечно.
Он улыбнулся, и впервые это была чистая улыбка, без примесей. Поднеся мою руку ко рту, он приложился губами к костяшкам пальцев. Этот жест напомнил мне Жан-Клода. Интересно, как это будет — находиться с Микой и Жан-Клодом в одной комнате?
Мика нахмурился:
— У тебя недовольный вид. Я что-то не так сделал?
Я покачала головой, сжала его руку и повела в сторону гостиной. Он потянул меня назад.
— Нет, ты о чем-то подумала, что было тебе неприятно. О чем?
Я вздохнула:
— Правду?
— Правду.
— Подумала, как будет неловко, когда мы окажемся втроем: ты, я и Жан-Клод.
Он потянул меня за руку, привлек к себе. Я выставила руку, чтобы не дать нашим телам соприкоснуться, и его сердце оказалось под моей ладонью. Даже сквозь хлопок футболки слышался тяжелый стук, будто его сердце оказалось голым у меня в руке. Мне пришлось только чуть приподнять голову, чтобы встретить взгляд его зеленых глубоких глаз.
Он сказал, чуть с придыханием:
— Я тебе говорил: я хочу быть твоим Нимир-Раджем, что бы это ни значило и чего бы это ни стоило.
Я ответила голосом ничуть не лучше:
— Даже если это значит делить меня с другим?
— Я знал, что мы придем к этому вопросу.
Я сама почувствовала, как ложится морщина у меня между бровями:
— Ты знаешь поговорку «слишком хорошо, чтобы быть правдой»?
Он коснулся пальцами моего лица и чуть подался ко мне, говоря тихо:
— Разве я слишком хорош, чтобы быть правдой, Анита?
Мое имя он шепнул мне прямо в губы, и мы поцеловались. Ласково, нежно, влажно. Сердце его так часто билось под моей рукой, а мое билось у меня в горле, и я забыла, что надо дышать.
Первым отодвинулся он. Я задыхалась, в голове все плыло. На его лице было выражение — восторга, мне кажется, и того же действия, что оказал поцелуй на меня.
Только со второй попытки я смогла заговорить.
— Слишком хорошо? Да, определенно.
Он засмеялся — не помню, приходилось ли мне слышать его смех. Но это был приятный звук.
— Не могу тебе передать, как много для меня значит это выражение твоих глаз.
— Какое?
Он улыбнулся и вдруг стал донельзя мужчиной — гордым, довольным собой и, как ни странно, почти смущенным. Он дотронулся до моего лица:
— Мне нравится, как ты на меня смотришь.
Эти слова заставили меня опустить глаза, и я покраснела, хоть не подумала ни о чем, хоть сколько-нибудь напоминающем секс.
Он снова засмеялся — удивленная вспышка звука, в котором была непередаваемая радость. Он смеялся, как смеются дети, еще не научившиеся скрывать своих чувств. Схватив меня за талию, он закружился по кухне.
Мне бы ему сказать, чтобы поставил меня на пол, но я сама смеялась неудержимо.
— Мне очень неприятно вам мешать, — сказал из дверей Донован Риис, лебединый царь, — но я им сказал, что вы нам поможете.
Он смотрел на нас мрачно; его кожа была бледной, почти без складок, как вода, по которой плавает его вторая форма. Он определенно решил не ждать под дверьми.
Я спросила, все еще вися в руках у Мики:
— Помогу вам — в чем?
Он пожал плечами:
— Ничего особенного, только найти нескольких пропавших альф и попытаться убедить Кадру, королеву кобр-оборотней, что ее Кашьяпа, ее супруг, не мертв, а только пропал вместе с остальными. Беда в том, — продолжал Риис, — что я боюсь, что она права, я думаю, он мертв.
Мика медленно выпустил меня, дав соскользнуть на пол. Интересно, стало ли у меня лицо таким же суровым, как у него. Марианна мне говорила, что вселенная, она же божество, любит меня и хочет, чтобы я радовалась. Так почему же каждый раз, когда мне выпадает немножко радости, тут же начинается черт-те что? Указание вселенной, она же божество, казалось очень ясным, и о любви в нем речь не шла.
Глава 44
Донован Риис свернулся в торце моей белой кушетки. Он был одет в синие джинсы, вылинявшие почти добела. Бледно-розовая рубашка повторяла естественные розовые и голубые оттенки его почти прозрачной кожи. Он был красив, но не так, как бывают красивы мужчина или женщина, а как бывают красивы картина или статуя, будто он не совсем настоящий. Может быть, так мне казалось, поскольку я знала, что у него на груди птенцовый пух, но из всех, кто был в комнате, он казался самым сюрреалистичным.
На подлокотнике дивана рядом с ним сидела высокая женщина с волосами почти такими же белыми. Штаны на ней были из черной кожи, свободная блузка розовая, почти как у него — но только почти. Не знаю, запомнила ли бы я эту женщину, если бы остальные две не стояли на коленях у их ног. У второй волосы были светло-желтые под цвет длинного летнего платья. У третьей, брюнетки, они спадали занавесом вокруг темно-синего платья с крошечными белыми ромашками. Лебединки, спасенные нами тогда из ночного клуба, смотрели на меня огромными, почти напуганными глазами.
Я узнала только одну женщину, не входящую в свиту лебединого царя. Первый раз я видела Кристину в «Кафе лунатиков», когда оно принадлежало Райне и Маркусу, и Маркус, тогдашний Ульфрик, пытался править всеми оборотнями в городе и стать всеобщим вожаком, согласны остальные или нет. Волосы Кристины оставались теми же светлыми, короткими, профессиональными. Она была одета в темно-синий деловой костюм. Синяя рубашка была расстегнута у ворота, будто она сняла галстук, хотя я не думаю, что бы это так было. Она уселась на другом конце дивана, где был Донован, оставив на ногах синие туфли. Все остальные были одеты кто во что, и около входной двери лежала гора обуви.
— Привет, Кристина, сто лет не виделись, — сказала я.
Она посмотрела на меня — не очень дружелюбно.
— Я поражена, что ты запомнила, как меня зовут.
— Я обычно запоминаю тех, кого встречала в напряженных ситуациях.
Ответом на эти слова была едва заметная улыбка.
— Да, мы, кажется, познакомились в не слишком приятных обстоятельствах.
Донован взял дело в свои руки и представил меня мужчине и женщине, которые сидели между ним и Кристиной. Оба темнокожие. Телосложение у них было самое обыкновенное — среднеамериканское, но глаза были слишком большие, слишком темные, волосы по-настоящему черные. Было в них что-то экзотическое, чего нет в чистокровных европейцах. И еще они оба были на удивление похожи, будто мужской и женский вариант друг друга. Звали их Этан и Оливия Мак-Нейр соответственно.
