Нелла Тихомир - Призрак гнева
На ногах остался только Видар. Конунг встретился с ним взглядом. В глазах у Видара мерцала ненависть.
— Божий Суд, говорите? — выговорил конунг. — Что же, Божий Суд — это хорошо. Если клан того захочет, я и это решение приму, мне нечего бояться.
Аса застонала и спрятала лицо в ладонях.
— Ну, а ты? — молвил конунг, поворотившись к Гуннару. Тот насупился, посмотрел на Сигурда, словно искал его поддержки.
— А ты? — снова выговорил конунг.
— Чего — я? — буркнул юноша.
— Ты тоже готов? — на виске у конунга набухла жила. — Ты пойдешь на Божий Суд, чтобы свою правду доказать? Ты же меня в смертном грехе сейчас обвинил, ты это понимаешь?
— А чего — я? Чего — я?! Я-то при чем? Я только сказал, чего знаю!
— Ах, знаешь? — выговорил конунг. От звука его голоса все оцепенели. — Ах, ты знаешь? Ну, тогда ты Божьего Суда не испугаешься. Тогда тебе и раскаленное железо не страшно! Тот, кто прав, и пытки выдержит!
Гуннар побледнел и пробормотал:
— Какие… какие еще пытки. Да пошли вы все, хренова семейка… сношайтесь хоть с лошадьми, я здесь ни при чем.
Конунг бросился на Гуннара, схватил за горло и швырнул на землю, как щенка. Тот закричал. Конунг прижал юношу к полу и принялся душить.
— Подонок! Трус! Думал, легко в конунга плевать? Ну, признавайся, что ты врешь! Признавайся, гаденыш! Я тебя убью, признавайся!
Сигурд схватил конунга за плечо.
— Хватит! — крикнул он. — Слышишь, ай нет? Отпусти его немедля!
Дернув, ярл оторвал конунга от жертвы. Конунг повернул к Сигурду перекошенное яростью лицо.
— Оставь его, — твердо молвил Сигурд. — Не позорься, брат, люди смотрят. Отпусти.
Гуннар задыхался, глаза округлились и словно побелели. Конунг отдернул руки. Вскочил. Сигурд помог юноше подняться.
— Иди, сынок, иди покудова, — Сигурд поттолкнул юношу к дружинникам. Кашляя, дежась за горло, тот побрел прочь.
— Ты прав, — промолвил конунг, — он того не стоит. И так ясно, кто его подначил! — конунг кивнул на сына, отвернулся и промолвил:
— Ну, что, родичи? Кто еще какие вины за мною знает? Кто из вас еще в каких грехах желает конунга обвинить? Смелей! Давайте, выходите, и свидетелей приводите с собой. Какие еще за мной преступленья водятся? Может, кто видел, как я человечину ел? Может, предал кого из вас? Украл чего-то у кого-нибудь? А? Ну?! Давайте, выходите! У нас тут нынче травля на конунгов объявлена, не упустите шанс!
Тишина. Конунг подождал — и произнес:
— Что? Никого нету? Странно. Ну, что же… Так каково решенье ваше будет, родичи? Что клан решит? Что с конунгом со своим делать собираетесь?
И опять — молчание. По рядам, как ветер по листве, шелестел тихий шепот. Конунг ждал. У него было усталое, потемневшее лицо, он словно состарился в единый миг едва не на десяток лет.
Раздвинув людей, вперед вышел Старый Бьорн. Откашлявшись, сказал:
— Ладно. Коли нихто говорить не осмеливается, так я скажу, — старик поглядел на Сигурда. На конунга. Произнес:
— Я это, вот што. Ты, Торгрим, не серчай, мы ж не для того это затеяли, штоб тебя опозорить иль свалить. Што ты на нас в обиде, мы понимаем, да токмо и ты, родич, нас пойми, ведь это уже не шутки. Мы ж мыслей-то не читаем, — старик скользнул глазами по Брану и по Улле. — Мы ж не колдуны, не ясновидящие. Ты вон говоришь, што тебя облыжно обвиняют. Ну, а свидетель сказал, што это правда. И сын твой, опять же, то же самое твердит. Откуда же нам знать, хто тут врет? Дело-то серьезное больно, родич, хошь, не хошь, а разобраться надобно, разговорами не отделаешься. Как давеча ясновидящая сказала, боги — они меж нами ходят, видят все! Не в обиду тебе: а ну, как это правда? Вот, опять же, и Гуннар… Рази ж боги станут грех такой терпеть? Уж не знаю, как кому, а мне об этом и помыслить боязно. На весь клан их гнев ляжет, — старик развел руками и замолчал.
— Эх, родич, — ответил конунг. — Уж от кого, а от тебя я не ожидал… такого.
— Да ты пойми! — воскликнул Старый Бьорн. — Я не супротив тебя! Просто… мы правду должны выяснить. Коль ты прав — оно и тебе лучше будет, и дочери твоей, и всему нашему роду. Коль то, што говорят про вас, вранье — так пускай все об том узнают, имя наше и очистится.
— И для этого вам необходимо нас пытать? — конунг поднял голову. — Да? Что ж, хорошее решение. Я все, что хочешь, мог предполагать, но вот, что до такого доживу, что такую награду получу от вас, родичи… — он скрипнул зубами. — Значит, Божий Суд вам нужен? Это то, что вас успокоит: пытать нас с дочкой? Ну, меня — ладно. Я взрослый мужик и воин, как-нибудь переживу. Но ее… — его голос пресекся. Брови дрогнули, а лицо приобрело такое выражение, точно он испытывал острую боль. — Ее… ее-то за что? Только лишь из-за этих наговоров? Ох, родичи… Вам ее не жалко? Иль красота глаза мозолит, надо изуродовать? Что же, и ее на Суд потащите, да?!
Словно через силу, конунг оторвал от дочери взгляд и повернулся к Старому Бьорну.
— А ты, старик, спать после этого спокойно сможешь? Сон-то не уйдет?
— А от тебя он ушел?! — воскликнул Видар, и конунг осекся. Видар вышел к очагу.
— А от тебя он ушел? — промолвил юноша. — Ты когда младшую лупил, о чем думал? Гляди на нее! Гляди теперь! Когда у нее из-за тебя выкидыш случился — ты, небось, не маялся, ночь спокойно спал! А теперь задели твою суку, так ты и…
— Довольно, — сказал Сигурд, но Видара этим было не унять:
— Как на тебя насели, ты и хвост поджал! Изворачиваешься? Нет, шалишь! Боги все видят, от богов не скроешься, в глаза пыль не пустишь, не запугаешь! Они не такие дураки, как мы!
— Довольно, Видар! — Сигурд повысил голос. — Здесь не балаган!
Видар принужденно усмехнулся. Сощурился, словно пытался спрятать пламя, дрожавшее в глазах:
— Нет? Ну, надо же. Я смотрю, вы с этим крепко спелись. Ты за него горой, а, родич? И неважно, что он сделает.
— Молод еще, чтоб нас судить, — отрезал Сигурд. — Ты и на свет не народился, когда мы с твоим отцом кровь проливали. Уж это чего-нибудь да стоит, как по-твоему?
— Прикажете вам в ножки поклониться? — ответил Видар. — Или опять прощенья попросить за то, что родился позже вас? Или это дает право таким, как он, трахаться с собственными дочерьми?
— Ах ты, сученыш! — конунг бросился вперед. — Да я тебя своими руками…
Сигурд не позволил им сцепиться, перехватил конунга и в ухо рявкнул:
— Хватит, не позорьтесь! Люди на вас смотрят!
— Да пускай хоть обосрутся! — крикнул Видар. — Он от этого святей не сделается! И его сука — тоже! Шкуру с них содрать, с обоих, вот чего надо сделать!
— Я сейчас с тебя сдеру, гаденыш! — зарычал конунг, высвобождая руки.
