Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том первый
Старый кучер взял его за руку и повлек за собой. Он зашатался, едва не упал-вскочил, быстро побежал через двор к дому…
Бросился на колени перед нею — обвил ее тело своими руками. Кровь, много крови окрасило ее короткие локоны…
Он приложил ухо к ее сердцу, услыхал слабое биение. «Она еще жива, — прошептал он, — о, она еще жива», — и поцеловал ее бледный лоб.
Он посмотрел в ту сторону, где старый кучер суетился возле Фриды Гонтрам. Заметил, как тот покачал головою и тяжело поднялся на ноги. «Она сломала себе позвоночник», — услышал он.
Что ему за дело? Альрауне жива — жива.
— Пойдем, старик, — закричал он, — внесем ее в дом.
Он приподнял слегка ее плечи — она открыла глаза.
Но не узнала его. «Я иду, — прошептала она, — иду…»
Ее голова откинулась…
Он вскочил-раздался его дикий, душераздирающий крик, прорезал мертвую тишину, затопил двор и сад: «Альрауне — Альрауне — я — это был — я…»
Старый кучер тяжело положил руку ему на плечо и покачал головою.
— Нет, — сказал он, — закричала фрейлейн Гонтрам.
Он дико расхохотался: «Разве это было не мое желание?»
Лицо старика омрачилось, и глухо прозвучал его голос: «То было желание мое».
* * *
Сбежалась прислуга, принесли свет, подняли шум, — говорили, кричали, наполняли большой двор…
Шатаясь, как пьяный, побрел он к дому, опираясь на старого кучера…
— Я хочу домой, — шептал он, — меня ждет моя мать.
Finale
Позднее лето — розы подымают головки свои на стеблях, мальвы рассыпают свои мягкие краски: бледную — желтую, лиловую — и мягкую, розовую.
Когда ты постучалась ко мне, дорогая подруга моя, была юная весна. Когда ты вошла в узкую дверь моих снов, ласточки смеялись с нарциссами, лазурны и добры были глаза твои и дни твои были точно тяжелые гроздья светло-синих глициний — они падали вниз на мягкий ковер: ноги мои скользили легко по аллеям, залитым весенним солнцем…
Пали тени, и ночью из моря поднялся вечный грех, — пришел с Юга — из шири пустынь. Простер свое зачумленное дыхание. И, горячая, вся дрожа, ты проснулась, — счастливая всяким грехом, полным яда, пила мою кровь, ликовала, кричала — от страшной муки и безумного сладострастия.
В дикие когти превратились твои розовые ногти, за которыми ухаживала Фанни, маленькая камеристка. В острые ножи обратились твои белоснежные зубы, в грудь проститутки — твоя нежная детская грудь. Ядовитыми змеями стали золотые кудри твои, а из глаз, которые преломляли свет сверкающих сапфиров моих милых золотых Будд, сверкают молнии, растопляющие своим жаром все ликование безумия…
Но в озере моей души выросли золотые лотосы — простерли широкие листья по зеркальной воде, закрыли собою пучину, — и серебристые слезы, которыми плакало облако, лежали, точно большие жемчужины на зеленых листьях, — сверкали на солнце, точно точеные лунные камни. Где лежал снег тихих акаций, там золотой дождь пролил свою ядовитую желчь — там нашел я, подруга моя, великую красоту целомудренного греха. И понял страсти святых.
Я сидел перед зеркалом и пил из него избыток греха твоего. Когда ты спала в летний полдень в тонкой шелковой сорочке на белой простыне.
Другою ты становилась, белокурая подруга моя, когда солнце смеялось над садом моим, — белокурая сестренка моих тихих дней. У совсем другою — когда солнце погружалось в море, когда из-за кустов тихо выползали ночные туманы, — дикая греховная подруга моих жарких ночей. Я же при свете яркого дня видел в твоей нагой красоте все грехи ночи.
В зеркале я прочел тайну — в старом зеркале в золотой раме, которое видело столько любовных игр в большой комнате в замке Сан-Констанцо. В этом зеркале прочел я тайну, подняв глаза от страниц кожаной книги: слаще всего — целомудренный грех невинности.
* * *
Ты не будешь отрицать, дорогая подруга моя, что есть существа — не звери — странные существа, созданные игрою причудливых мыслей.
Добр закон, добра строгая норма. Добро — Господь, создавший их — добрый человек, их уважающий. Дети же Сатаны дерзновенной рукою ломают скрижали вечных законов. Им помогает злой дух, могучий властелин, — он создает по собственной горделивой воле — создает вопреки природе. Творения его вздымаются все выше и выше — и все-таки падают и погребают в падении своем дерзновенных детей Сатаны…
* * *
Я написал для тебя эту книгу, сестра. Раскрыл давно забытые раны, смешал их темную кровь с яркой и свежей кровью последних страданий: красивые цветы вырастут из почвы, упоенной кровью. Правдиво, прекрасная подруга моя, правдиво все то, что я тебе рассказал, — но я взял все же зеркало и прочел в нем конечную тайну событий…
Возьми, сестра, эту книгу. Возьми ее от безумца — высокомерного глупца — и тихого мечтателя…
От человека возьми, сестра моя, от человека, который шел подле жизни — мимо нее…
Мирамар — Лезина — Бриони
Апрель — октябрь 1911 г.
