Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра
А между тем «Infernal» с поразительной пунктуальностью совершал свои головоломные рейсы. Со временем было запущено по кольцевому маршруту семь таких поездов, то есть по одному на каждый день недели. Вскоре выяснилось, что новым средством передвижения пользуются не только заядлые любители спорта, туризма и путешествий, но и предприниматели, государственные мужи и жаждущие впечатлений люди искусства.
Таким образом, назначение новой железной дороги оказалось гораздо шире запланированного, она вошла в обиход жизненных потребностей, перспективы у нее были самые богатые и радужные. Для каждого культурного европейца стало уже делом чести хотя бы раз в жизни вкусить путешествия на «Infernal».
Сегодняшний рейс — с отправлением во вторник 23 августа 2345 года — предвещал весьма приятное путешествие, на этот раз среди пассажиров «Mе, diterranе,» были члены научной экспедиции, намеревавшиеся провести в некоторых пунктах маршрута астрофизические замеры и эксперименты; именно в это время ожидалось предсказанное уже десять лет назад появление кометы и связанных с нею феноменов. Кроме того, в Марселе к пассажирам присоединилось несколько англичан и французов, спешивших на международный конгресс в Константинополе.
Миновали Тулон, далеко позади осталась волшебная Ницца, поезд с дьявольской скоростью приближался к Монако — городу рулетки, азарта и его величества везения.
В вагоне-ресторане, размещенном в середине состава, царил неописуемый гвалт. Пора была поздняя, наступил вечер, время ужина. Капелла испанских цыган, рассевшихся в углу вагона на подмостках, устланных красным сукном, наигрывала какие-то danze appassionate, томительно-пылкие болеро и головокружительные танцы опаленной солнцем Перуджи; заливались страстные скрипки, тихо рыдала печальная флейта. У потолка сверкали бутоны электрических ламп, гидрообразные пучки стеклянных люстр, букеты актиний, рассеивая снопы света на собеседников. Кто-то в углу напевал арию из «Пикадора»…
За одним из столиков шел необычайно оживленный разговор. Общество подобралось изысканное: группа ученых, несколько человек из мира искусств, два журналиста и один дипломат. Говорили об эволюции культуры на Земле, о ее темпах в последнем столетии и предположительных ее целях. Как раз держал речь сэр Реджиналд Пембертон, известный английский астроном.
— Господа! — говорил он тихо, слегка картавя. — Господа! Учитывая колоссальное развитие земной цивилизации за несколько последних веков, учитывая аномальное ускорение ее темпов сравнительно с черепашьим продвижением в прежние эпохи, мы приходим к неоспоримому выводу, что человечество вскоре окажется в стадии какого-то чрезвычайного перенапряжения.
— Так ли? — засомневался его vis-а. — vis Шарль Жерар, журналист из Бордо. — Так ли, господин Пембертон? По-моему, эволюция может носить характер неравномерно-ускоренного движения, и это еще не основание для боязни катаклизмов.
Астроном снисходительно усмехнулся.
— Видите ли, господин Жерар, везде во Вселенной царит закон пульсации энергии и связанный с ним второй закон энтропии. В микрокосме, так же как и в макрокосме, после периода концентрации энергии наступает период постепенного ее рассеивания до нуля. Как бы мощный вдох и выдох, повторяемый бесконечно, в неумолимом ритме. Сдается мне, что после нынешнего нарастания вскоре, возможно в ближайшем будущем, наступит со столь же безумной скоростью спад вселенской энергии.
Жерар задумался.
— Получается, — заметил он после паузы, — вы безоговорочно относите к макрокосму закон пульсации, открытый в радиологии мира атомов?
— Разумеется, ведь мир един.
— Позволю себе небольшую поправку, — вмешался в разговор молчавший до сих пор физик Лещиц, профессор Варшавского университета. — Я разделяю мнение коллеги Пембертона, но с некоторыми оговорками. Я тоже в принципе допускаю возможность близкой энтропии, но лишь частичной. Вряд ли полное исчезновение охватит целиком Вселенную или хотя бы нашу почтенную старушку Землю. Скорей всего, с лица Земли исчезнут те или иные категории явлений, людей, предметов, возможно, даже целые народы.
— Как это? — ужаснулся шведский географ Свен Варборг, известный путешественник. — Это что же, бесследное исчезновение? Своего рода абсолютная смерть? Гм, странно. Вы, спиритуалист, — и верите в абсолютное небытие?
— Да, в случае безусловной материализации духа. В некоторых категориях жизненных явлений и у некоторых личностей физическая, феноменальная сторона иногда настолько перевешивает, что духовное начало полностью исчезает — иными словами, попросту улетучивается из негостеприимной оболочки.
— А ведь в самом деле, — поддержал его поэт «Молодой Италии» Луиджи Ровелли, — в самом деле, наша эпоха отличается безудержным развитием практического материализма. Наш «стремительный прогресс», к сожалению, чересчур односторонен. Вслед за коротким всплеском метафизики, который мы наблюдали после европейской войны 1914—1918 годов, наступил постыднейший откат в совершенно противоположную сторону.
— Хм, частичная энтропия, — недоверчиво поморщился англичанин. — Мне ваша теория кажется неубедительной.
— Я мог бы привести в доказательство множество примеров. Сколько раз мы слышали о таинственном исчезновении людей и предметов: пропадают бесследно, безвозвратно. Попросту исчезают со вселенских подмостков, бесповоротно рассеиваются в мировом пространстве. Это даже нельзя назвать смертью, все же смерть есть переход к новой форме бытийствования. Это что-то хуже — полное исчезновение, переход в абсолютное ничто.
Пембертон раздосадовано поправил пенсне.
— Я не разделяю, — сухо сказал он, — вашего, господа, пренебрежения к современной культуре и не понимаю, почему надо различать две цивилизации — в духе материализма и спиритуализма. Эволюция ведь одна, и она такова, на какую способно человечество, переходя из века в век. И я поднимаю бокал за ныне существующую цивилизацию! Да здравствует двадцать четвертое столетие!
Несколько человек подхватило здравицу, несколько рук подняло бокалы.
Лещиц не поддержал тоста. Рассеянно отодвинул он рюмку с рубиновым напитком и выглянул в окно…
Поезд мчался мимо пляжа, залитого лунным светом. Совсем рядом с железнодорожной насыпью зыбились посеребренные месяцем морские волны. Где-то вдали, на горизонте, прорезали бездонную тьму красные фонари судна, ночным дозором обследовали побережье огромные зрачки сторожевых прожекторов. Затерявшийся в поднебесье самолет рассекал воздушные пространства параллельно бегу поезда, пронзая безмятежную августовскую ночь очередями сигнальных огней…
