Рэй Брэдбери - Американские фантастические рассказы
Утвердительное мычание.
Главный посмотрел на приятеля. В его глазах читалось удивление, смешанное с растущим уважением.
— И ты избавился от них чтобы я не пришил поганцев и не провалил операцию? — Он поскреб в затылке. — Ах ты, черт возьми! Все-таки у тебя есть голова на плечах, парень! Сам знаешь: если не выношу чего-то — конец!
— Господи, все сходится. Сходится одно к одному! По сравнению с их красотками земные женщины практически ничем не отличаются от нас. И вот прилетает посол: что же он видит? Целая планета гомиков! Конечно, он понимает, что к чему, но все равно не может вынести такое зрелище. Тогда он возвращается к своим, а они посылают нас подальше.
Кивок.
— Потом эта парочка голубых бежит на Землю, сообразив, что здесь таким, как они, будет спокойненько и уютно. И ведь им почти удалось нас одурачить! Но Дирбану требует выдачи, не желая, чтобы подобные типы представляли их планету. Согласен с ними на все сто! Представь, что единственным землянином на Дирбану стал бы голубой! Как бы ты сам к такому отнесся? Небось, захотел убрать его оттуда, и чем скорее, тем лучше, верно?
Молчун не произнес ни слова.
— А теперь, — объявил капитан, — давай сообщим Дирбану хорошие новости.
Он отправился к пульту управления.
Понадобилось на удивление мало времени, чтобы связаться с планетой, отгородившейся от всех силовым полем. Дирбану приняли их сигнал и передали закодированное приветствие. Декодер отпечатал расшифрованное послание.
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, „ЗВЕЗДНАЯ МАЛЮТКА 439“. ВЫХОДИТЕ НА ОРБИТУ. МОЖЕТЕ СБРОСИТЬ НАМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ? О ПАРАШЮТАХ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ».
— Ух ты, — произнес Главный. — Хорошие ребята. Слушай, ты заметил, что нам не предложили приземлиться? Они и не думали разрешать посадку. Ладно, что им сказать насчет этих голубых?
— Мертвы.
— Ага. Они ведь и сами того хотят. — Он торопливо застучал по клавишам.
Спустя несколько минут декодер выдал ответ.
«ПРИГОТОВЬТЕСЬ К ТЕЛЕПАТИЧЕСКОМУ ПРОЩУПЫВАНИЮ. МЫ ДОЛЖНЫ ПРОВЕРИТЬ. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ МОГУТ СИМУЛИРОВАТЬ».
— Ну вот мы и попались.
— Нет, — спокойно отозвался Молчун.
— Но ведь их детектор уловит… Ага, понял. Нет жизни — нет и сигнала. Точно такой же результат, если их здесь вообще нет.
Утвердительное мычание.
Декодер снова ожил.
«ВЛАСТИ ДИРБАНУ БЛАГОДАРЯТ ВАС. СЧИТАЙТЕ, ЧТО ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО. ТЕЛА НАМ НЕ ТРЕБУЮТСЯ. МОЖЕТЕ ИХ СЪЕСТЬ».
Главный поперхнулся.
— Обычай, — пояснил Молчун.
Декодер выдал новое сообщение.
«ТЕПЕРЬ МЫ ГОТОВЫ К СОГЛАШЕНИЮ С ЗЕМЛЕЙ».
— Мы вернемся, овеянные славой! — возликовал Главный. Он передал ответ: «ЗЕМЛЯ ТОЖЕ ГОТОВА. ВАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ?»
Пауза, потом бойкий стук аппарата:
«ЗЕМЛЯ НЕ ЛЕЗЕТ В ДЕЛА ДИРБАНУ. ДИРБАНУ НЕ ЛЕЗЕТ В ДЕЛА ЗЕМЛИ. ЭТО НЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. УСЛОВИЯ ВСТУПАЮТ В СИЛУ НЕМЕДЛЕННО».
— Ах вы, свора ублюдков! — Главный в ярости стукнул неповинный декодер.
И хотя они, держась на приличном расстоянии, кружили над планетой почти четверо суток, новых посланий так и не дождались.
Последняя реплика Главного перед прыжком, знаменующим возвращение домой:
— И все-таки приятно представить себе двух наших гомиков, ползущих как тараканы по космосу в этой шлюпке. Они даже от голода умереть не смогут! Придется проклятым птичкам долгие годы мариноваться вдвоем, пока не найдут место, где сесть.
Эти слова продолжали звучать в голове Молчуна, когда он, очнувшись, стряхнул оцепенение после прыжка. Великан бросил взгляд на корму и улыбнулся своим воспоминаниям.
— Долгие годы вдвоем, — шепнул он. Слова свернулись в клубок, закружились и выстроились в ряд.
«Да, надобно любви, чтобы себя познать,
Уединенья время, дабы не прервать
Полет надежды, мыслей мерный ход.
Но горе нам! Как быстро смерть грядет,
Вещая вновь и вновь: не знаем мы
Всей силы собственной любви!»
Молчун аккуратно добавил: «Ковентри Пэтмор, год рождения — 1823».
Он не спеша поднялся и потянулся, наслаждаясь драгоценными минутами одиночества. Подошел ко второй койке. Присел на краешек.
Он всматривался в лицо спящего капитана, как мать любуется младенцем, с особой, нежной чуткостью и вниманием читая книгу его души.
И слова сказали: «Почему должны мы любить там, где ударит молния, а не там, где выбираем сами?»
Потом: «Но я рад, что это ты, маленький принц, рад, что это ты».
Великан протянул руку и своими толстыми неуклюжими пальцами нежно, как перышком, коснулся неподвижных губ.
Теодор Старджон
Трио на фоне бури
(«Hurricane trio», 1955)
Янси, человек, которому довелось пережить смерть, раскинул руки и не шевелился, наблюдая, как играет серебристый лунный свет в растрепавшихся волосах Беверли. Шелковистая грива волной рассыпалась по его плечу и груди, прильнувшая нежная плоть делилась теплом. Спит? Но как можно спать, когда за стенами отеля, под холодными лучами луны бушуют прибой и ветер? Волны внизу били по утесу, ревели среди источенных морем валунов, вздымались страшными призрачными гигантами из серебряных брызг, пронзая истерзанное, заходящееся в жалобном крике небо. Как можно спать, когда его сердце громыхает так близко от милого, кроткого, по-детски округлого лица? Господи, если бы только оно билось потише, по крайней мере не перекрывало шум прибоя, Беверли могла подумать, что это мерно рокочет буря. Хорошо бы заснуть… Два года он неизменно радовался, что ему больше не требуется отдых, а сейчас впервые пожалел; возможно, сон хоть немного успокоит сердце. «Беверли, моя Беверли, — безмолвно крикнул он, — за что тебе такое!» Хорошо бы кровать была чуть пошире, чтобы тихонько отодвинуться, уйти в темноту, став для нее чем-то бестелесным, раствориться в этом шипении и громе, угрюмом ропоте обезумевшего моря — просто новый звук среди многоголосья звуков.
На второй кровати беспокойно зашуршала простыней Лоис. Не шевельнувшись, Янси скосил глаза в ее сторону. В изгибах смутно белеющей ткани угадывались очертания тела; лицо и волосы — сгустки темноты разных оттенков на фоне подушки.
Лоис была худощавой, строгой, серьезной, а Беверли веселой и открытой, напоминала ярко раскрашенный мячик, упруго скачущий по жизни в такт веселой мелодии. Лоис ступала так, будто почти не касается пола, а когда говорила, казалось, специально подбирала интонацию к тону кожи, расцветке и материалу любимых платьев — темных, шелковистых. Ее удлиненные глаза казались загадочными и пустыми, как у красивого зверя, лицо оставалось неподвижным и холодным, словно река, скованная льдом. Лишь слегка подрагивающие крылья носа и уголки рта, а иногда едва уловимое движение плечей и чуть приподнятая бровь выдавали потаенную страсть и спокойную силу. Да, Лоис… сплав бесконечных загадок и неуловимых оттенков, тонкий волнующий аромат и негромкий завораживающий смех.
