Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)
– Когда я не вижу… Проститутка! Ты все делала, когда я не видел. Хер тебе! – Кровавый сок хлынул в горло. Кошечка молчала. Ее безмолвие обладало черной хитрецой. Она просто ждала. Но чего?
Прожевывая, Марат показал жене средний палец.
Это было как игра в гляделки. Съесть ванну мяса не отводя глаз.
* * *За окнами ночь раскалилась так, что могло показаться, будто вместо луны Бог подвесил на небесах солнце. В закутке над дверью нашлась упаковка свечей. При тусклом свете открылась удивительная особенность мяса. Оно появлялось, когда Марат отводил глаза.
Правило первое – никогда этого не делать.
Через пару часов живот скрутило. Подступила кисло-соленая тошнота. Оказалось, испражняться и непрерывно следить – это крайне сложно. Из-за «Бисакодила» в унитаз вываливался жидкий, горячий фарш.
Нужно было ненавидеть. Ненависть давала силы. Пережевывая плоть, он представлял, как Кошечка совокуплялась на стороне.
Восемьдесят три килограмма мужского тела между ее бедер.
Девятнадцать сантиметров хера бурят промежность, напоминавшую сейчас сморщенную, окровавленную тряпку.
Карие, глубоко сидящие глаза, гель с ароматом хвои в волосах, татуировка скорпиона на плече…
Данные о другом мужчине, старательно записанные по блокнотам, сами собой всплывали в памяти.
Правило второе – ненавидеть.
Тварьсукамразьгадина!
От жары мясо испаряло влагу. Огонек, словно утопающий перед последним погружением в мутную бездну, тревожно лизал сырой воздух.
Правило третье – из первобытных времен – поддерживать огонь.
Марат подпитывал свечу зажигалкой, однако сонливое состояние сыграло злую шутку. К утру расплывшаяся парафиновая клякса вспыхнула последний раз. Тени заметались по стенам. Он бросился к коробке со свечами, но не успел.
Помещение затянуло темнотой. Лишь фосфор часов на запястье да тлеющая точка фитиля царапали мрак.
Марат попытался зажечь вторую свечу. Сполох искр на мгновение высветил в зеркале над раковиной окровавленное лицо, мало напоминающее человеческое.
В мясе что-то происходило.
Зажигалка выскользнула. Пришлось повозиться, чтобы отыскать ее. Когда свеча скупо вспыхнула, стало видно, что плоти в ванной опять столько же, сколько было прежде.
Ведьма!
От злобы скрутило живот. Марат захлебнулся болью, понимая, что переборщил с таблетками.
Однако она сдохла, а он жив… Правило второе – ненавидеть! Помнить о правиле номер два.
Переждав приступ, Марат опустился на пол. В голове образовалась ноющая, горячая пустота. Веки опустились, потому что сторожить было уже бесполезно.
Марат поворошил в ванне, выуживая кусок печени. Из всего, что он пробовал, это было самым отвратительным на вкус. Жмурясь от пота и отвращения, Марат проглотил медно-соленую кашицу и сформулировал четвертое правило.
Есть, не задумываясь о том, что ешь.
– Я знаю твои хитрости. Я знаю все твои хитрости. И я не отвожу глаз…
Супруга молчала.
Потом скажут, что та ночь была самой жаркой за лето, потому что столбик термометра не опускался ниже тридцати.
* * *Марат пришел к выводу, что поедание плоти супруги – процесс более интимный, нежели самый изощренный секс. А еще сидеть в корзине для белья, закинув ногу на унитаз, оказалось самой удобной позицией – буря в желудке почти не чувствовалась.
Местами мясо приобрело сизый оттенок. К своду правил прибавилось еще одно – глотать, даже если пищевод выворачивается наизнанку.
Вечером чувства обострились. Даже плеск воды в трубах вызывал дурноту. Сквозь вентиляционное отверстие хлынули шорохи и постукивания. В них, как рыбы в ручье, плескались два голоса. Мужской и женский.
Наверху откручивали заслонку.
Они хотят проникнуть сюда! Хотят посмотреть… Скоты! Но ведь они же не смогут? Или смогут?
Удерживая взгляд на куче заклятой плоти, Марат вскочил. Внутренности пронзило горячими спицами. Пришлось сесть на корточки и слушать.
Люди (кажется, он даже знал их имена) искали животное. Дохлого голубя или мышь. Один, судя по голосу – мужчина, ворошил в трубе чем-то вроде швабры.
Марат долго не мог сообразить, почему они решили искать именно там. Наконец догадался – разложение. Соседи среагировали на запах закисшей плоти.
Голоса бубнили, но смысл слов растворялся в наплыве утомления. Марат отыскал полотенце.
Встать в полный рост было мучительно. Стиснув зубы, он схватил полотенце и взобрался на край ванны. Не глядя, вытащил решетку, обернул вафельной тканью и вогнал обратно, перекрывая доступ запаху.
Правило… хрен знает какое, гласящее, что нужно не отводить глаз. Марат нарушил его. Нога соскочила, и комната превратилась в центрифугу. С высоты полутора метров он приложился почками об угол ванны.
Смотреть! Не выпускать из вида… Смотреть! Это не угол. Это бампер грузовика, на скорости протаранившего живот.
От боли глаза заволокло ртутными светляками. Отсидевшись с четверть часа, Марат встал, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Струйка была ярко-красной.
Мертвый глаз жены со злобным удовлетворением наблюдал за процессом. Палухин хотел было направить струю на него, но передумал.
* * *Зыбкий жир Марат смывал в унитаз. С утробным звуком конфеты, бутерброды, торты, мясо – все, что Кошечка годами старательно превращала в килограммы липкой субстанции, – исчезли в канализации.
Под ванной лежали обглоданные кости. Мелькнула мысль – а не скормить ли их псам где-нибудь за городом, но Марат сразу же отказался от этой глупой идеи.
После полуночи Морфей сосредоточил все свои силы на его глазах. Поза, в которой живот меньше всего болел, дико стимулировала желание уснуть. Пространство потускнело и сжалось в желтую точку.
«Хрясь!» – Отвесив себе пощечину, Марат поднялся.
В разбухшем животе кипел желудочный сок. В аптечке отыскался пузырек но-шпы, из которого в желудок перекочевало несколько таблеток. Безрезультатно.
Марат долго осматривал плоть, выискивая новые куски, которых, судя по всему, не было. Чем меньше мяса, тем опаснее было не следить за ним.
– Нельзя, нельзя… Спать, спать, спать. – Он напряженно искал выход. – Как хренову полярнику на Северном полюсе. Нельзя…
И выход появился.
Помня, что кроме почек имеется еще много всего, что можно отбить, Марат раскорячился над ванной, перед окошком на кухню. Банка растворимого «Жокея» должна была стоять с той стороны, на холодильнике.
Примерно тридцать сантиметров от стекла вперед и столько же вниз. Все правильно! Если ты, сука, не переставила его, прежде чем лечь в воду…
