Лорел Гамильтон - Арлекин
Я прямо не знала, что сказать. Лестно мне это или оскорбительно?
— Объявляю эту перебранку прекращенной до тех пор, пока не соображу, о чем именно мы ругаемся.
— Анита, поверь мне, это не перебранка.
— А чего ж я тогда злюсь?
— Давай подумаем. В городе какие-то нехорошие вампиры, на нас воздействующие. Ты терпеть не можешь, когда фанатки узнают стриптизера Брэндона, а сегодня еще и тебя узнали как выступавшую на сцене. Раз ты стесняешься моей работы, еще больше тебе будет неловко, если кто-нибудь подумает, будто ты можешь выступать в стриптизе.
— Я не стесняюсь твоей работы.
— Стесняешься.
Я двинула машину вперед:
— Нет, говорю!
— Тогда в следующий раз, представляя меня своим друзьям, не говори просто «танцовщик». Скажи «исполнитель экзотических танцев».
Я закрыла рот и стала сдавать задним ходом. Да, он прав, я бы так не сделала. И представляла бы его и дальше как танцовщика.
— Ты правда хочешь, чтобы я так тебя представляла?
— Нет, но хочу, чтобы ты не стыдилась того, что я делаю.
— Я не стыжусь ни тебя, ни твоей работы.
— Хорошо, как скажешь.
Но слышно было, что он просто уступает мне победу, а я не права и никакой победы нету. Вот когда он так делает, я терпеть не могу. Просто он вдруг в середине спора перестает спорить, не потому что проиграл, а просто больше не хочет. Ну как ссориться с человеком, который не хочет ссоры? Ответ простой: никак.
А хуже всего, что он был прав. Меня его работа смущала. Не должна была, но смущала. Подростком он был беспризорником, проституткой и наркоманом. С наркотиками он покончил уже четыре года назад. Из «жизни» он вышел, когда ему было шестнадцать. Снимался в порнофильмах, и я это знала, но не пережевывала. Это дело он бросил примерно тогда же, когда перестал зарабатывать проституцией, но тут у меня уверенности не было. Так я же и не спрашивала в открытую? Он — леопард-оборотень, а потому никакую болезнь, передающуюся половым путем, подхватить не может. Ликантропия убивает в теле хозяина любую инфекцию, храня его здоровье. А потому я могла делать вид, что у него не больше половых партнеров, чем мне хочется знать.
Я стояла у светофора напротив пекарни «Сент-Луис Бред компани», когда спросила:
— Хочешь услышать, что сказал мне Жан-Клод про маску?
— Если ты хочешь рассказать.
И голос у него был очень злой.
— Ты прости, но мне иногда бывает неловко говорить о твоей работе…
— Ну, зато ты хотя бы это признала.
Зажегся зеленый, я двинулась вперед. Снегу лежало два дюйма, а все уже забыли, как по нему ездить.
— Ты знаешь, я не люблю признавать, что мне неловко.
— Расскажи, что говорил Жан-Клод.
Я пересказала.
— Значит, они могли прибыть из-за Малькольма и его церкви?
— Могли.
— Мне удивительно, что ты не стала требовать по телефону более развернутых ответов.
— Я не знала, чего эта счастливая пара от нас хочет. Жан-Клод сказал, что опасность нам не грозит, так что я повесила трубку.
— Я не виноват, что они нас узнали.
— Тебя. Они узнали тебя.
— Хорошо, меня. — Он снова начинал злиться.
— Ой, прости, Натэниел. Прости, пожалуйста. Это было нечестно.
— Нет, ты права. Если бы не были вместе, они бы тебя не засекли.
— Меня не смущает показываться с тобой на публике.
— Ты терпеть не можешь, когда меня узнают фэны.
— Я вроде бы очень спокойно себя вела, когда та баба сунула тебе за ужином свой номер телефона — это когда мы с Микой и с тобой ездили.
— Она подождала, пока ты отошла в туалет.
— Мне от этого должно быть лучше?
Я свернула на Сорок Четвертое в сторону города.
— Она не хотела мешать нашему свиданию.
— Она решила, что вы с Микой — эскорт, а я плачу за вечер.
— В последний раз, когда она меня видела, Анита, я именно этим зарабатывал себе на жизнь.
— Знаю, знаю. Она передала тебе свой телефон, потому что хотела еще раз с тобой увидеться, а старый номер не отвечал. Ты прав, она поступила очень вежливо.
— Я ей сказал, что я на свидании, и она очень смутилась.
Я эту женщину хорошо помнила. Стройная, изящная и по возрасту Натэниелу в матери годится. С легкой руки Жан-Клода я в шмотках разбираюсь, и на ней они были очень дорогие. Украшения не броские, но очень со вкусом. Из тех женщин, которые возглавляют благотворительные балы и заседают в комитетах при художественных музеях. И она нанимала мужчин-проституток, которые ей в сыновья годятся.
— Наверное, как-то меня задело, что она не похожа была на женщину, которая…
— Нанимает себе эскорт, — договорил он за меня.
— Ага.
— Анита, у меня разные бывали клиенты.
— Догадываюсь.
— Ты об этом думала — или ты стараешься никогда об этом не думать?
— Второе.
— Анита, я не могу изменить свое прошлое.
— Я тебя и не просила.
— Но ты хочешь, чтобы я бросил стриптиз.
— Я такого не говорила.
— Но тебе неловко.
— Натэниел, бога ради, смени тему. Мне неловко, что сама на сцену вышла. Мне неловко, что на тебе кормилась на глазах у всех. — Я так вцепилась в руль, что пальцы заболели. — Когда я в тот вечер питала от тебя ardeur, я от всей публики напиталась. Не собиралась, но вышло так, что напиталась от их вожделения. Чувствовала, как нравится им это шоу, и питалась от этого их удовольствия.
— И ты смогла потом сутки не питаться.
— Жан-Клод взял мой ardeur и разделил его между вами.
— Да, но он думает, что смог это сделать отчасти и потому, что ты питалась от публики и от меня. Я получил наслаждение, когда ты поставила мне метку на глазах у всех. Ты знаешь, какое это было огромное наслаждение.
— Ты хочешь сказать, что не выйди я на сцену и не напитайся случайно от всей публики, ardeur вышел бы из-под контроля в разгар преследования серийного убийцы?
— Возможно.
Я подумала об этом секунду, ведя машину. Представила себе, как прорывается ardeur в фургоне, полном копов — не каких-нибудь, а из Мобильного Резерва — наш ответ полицейскому спецназу. Или когда я была бы уже в гнезде вампиров, убивших более десятка человек.
— Если это правда, почему тогда Жан-Клод не пытается снова залучить меня в клуб?
— Он предлагал.
— Я отказалась.
— Ага, — согласился Натэниел.
— А зачем тогда говорить мне сейчас?
— А потому что я на тебя злюсь. — Он опустил голову на коробку, лежавшую у него на коленях. — Злюсь, что ты угробила наше свидание. Что какая-то метафизическая дрянь испортит нашу почти-годовщину.
— Я не нарочно.
