Юрий Моренис - Охота на вампиров
Он начал поливать корчащееся тело. Забегали голубые огоньки, раздалось привычное шипенье, понесло вонью.
— Ты, Федя, шибко не расплескивай, экономь. Он уже дуба дал, а вода святая.
— Ого! — воскликнул Батюшков и отодвинулся ближе к стене.
Вскоре все было кончено. Трость стукнулась о землю, а на горстке праха лежал кусочек пластика, так сказать, посмертная маска Карла Антоновича, поскольку там отпечатались его изысканные черты. Нагибаясь за ней, Ал заметил причину металлического звона.
— Ну, что, Гаврила Степанович, — сказал Ал необычайно весело, — займемся вашим погребением?
— Весьма, весьма был бы признателен! — радостно ответил декабрист.
— Похороним здесь?
— Не везти же мое тело обратно в Тобольск?
— Логично. Но ведь дети сюда цветы носить не будут — это как?
— Бог с ними, с детьми. Да и памятник там на месте остался… Мне б упокоиться скорее, господа. Душа мается.
Тем временем Ал снял с гроба крест. Он оказался значительно тяжелее, чем по виду. Ал поставил его в угол, взялся за крышку, и позвал Федора.
— Берись с той стороны. Когда снимем, прошу тебя, громко не ахай!
— Не боись, Ал! А то мы покойников не видали.
Наивный, он думал совсем о другом. Но когда мы сдернули крышку, Федька все же ахнул, и очень громко. Ал тоже не сдержался. В чертоге стало значительно светлее — гроб наполовину был заполнен золотом и драгоценностями… Вот оно — награбленное сокровище вампиров!
Все стояли околдованные. Что там брюлики Ала, которые, между прочим, принесли ему состояние!
— Господа, господа! — нетерпеливо звал Гаврила Степанович. — Придите в себя! Эка невидаль — золото…
— Ага, — пробормотал Ал. — Барахло. Прям ща на помойку.
Федька вдруг заржал, как ненормальный, и пустился в пляс.
— Эх, та, тра-та-та! Вышла кошка за кота! — орал он, выделывая коленца.
Его сумасшедшее веселье передалось и Алу — тот поднял руки и тоже начал вытанцовывать нечто грузинское, хотя в жизни не был грузином.
Только Гаврила Степанович не разделял их безумие, вертел в руках трость и угрюмо смотрел на них поверх очков.
— Господа — печально молвил он. — Вы меня огорчаете.
Федька и Ал стыдливо притихли. Действительно, тут погребение грядет, а они в хореографию ударились.
— Ну что, Федя, снимаем куртки, бросаем на пол и начинаем вычерпывать из этой лодки Харона.
— А выдержат? Тут пуда два — точно.
— Значительно больше, — не согласился Ал.
С опорожнением гроба справились быстро. Сначала гребли жменями, а потом просто взяли его, подняли, рассыпав содержимое на две кучи по курткам. Силушки им не занимать.
Мужчины вернули тяжеленный ящик, вернее гроб, на место и приняли траурные позы, то есть склонили головы и сложили руки ниже животов. Еле сдерживаясь, Ал уныло произнес:
— Любезный Гаврила Степаныч, с прискорбием сообщаю, ваше смертное ложе готово.
— Ах, господа, ах, молодые люди! Скорбь ни к чему! — он, хромая, подошел к своему последнему одру и погладил его. — Вот истинная радость бытия — спокойно и вовремя умереть.
— А как быть с дыркой? Там, в боку…
— Поправимо.
Батюшков нагнулся, залез с головой в постамент и извлек оттуда небольшое круглое зеркальце. Потом Ал проверил, оказывается, постамент представлял из себя громадный комод, в котором хранились зеркала. Оставалось их совсем немного, он не считал… Гаврила Степанович стукнул легко о колено, вышиб стекло, и в руке у него оказался деревянный кружок, обрамленный витиеватой резьбой. Он немного отодрал белую шелковую подкладку гроба, сунул круг под нее, и плотно прикрыл отверстие. Сразу почувствовалось — мастер! Был когда-то человеком с золотыми руками.
— Прижмете потом крышкой? — он указал на оторванный шелк.
— Не сомневайтесь.
— Ну что ж, мне пора.
Ал невольно протянул ему руку, он — в ответ, и Охотник ощутил холодное, как лед, но крепкое, стальное рукопожатие. Федор почувствовал то же самое.
— С Богом, Гаврила Степаныч!
— Погодите, не крестите меня! Рано. Вот закроете крышку, положите сверху крест — тогда можно.
— Все будет тип-топ, — небрежно сказал Федор.
Батюшков оглянулся на него, усмехнулся:
— Интересное выражение. И вот еще что… Господин Агеев, господин капитан, позвольте напоследок одно соображение?
— Уважьте…
Он без посторонней помощи легко запрыгнул в гроб и, обустраиваясь в нем, сказал:
— Не бойтесь Зла. Жизнь чудесна, а Зло самонаказуемо. Я потому и сопротивлялся. Ведь Зло тоже хочет творить Добро и нравиться. Ведь Карл на вас произвел впечатление?
— Естественно.
— Прихорашивался, лоск на себя наводил, а кончил его я, такая же нежить. A propos, он же меня в нее и обратил. Вот в чем парадокс.
Охотники стояли, смотрели на него снизу вверх и по-настоящему грустили. Он не выглядел трибуном, скорее — дедушкой на завалинке. Может быть, когда-нибудь наука научится оживлять без печальных последствий подобных славных стариков… Зачем? Наверное, просто так — потрепаться о тайнах бытия.
Батюшков лег, скрестил руки на груди, и превратился в мирного покойника. Трость он так и не выпустил, а закрытые глаза прикрывали пыльные, грязные очки.
Они закрыли гроб крышкой, положили сверху крест. Ничего не произошло: ни дыма, ни воплей.
— Упокой Господь твою душу, раб Божий Гаврила. Вечная тебе память. Завтра же закажу по тебе молебен, панихиду, сорокоуст — все для умиротворения твоей намаявшейся души.
Мужчины троекратно перекрестились и принялись упаковывать сокровища. Узлы из курток получались компактные и не такие тяжелые — килограмм по двадцать.
— Что, Федя? — спросил Ал — Помнишь наш с тобой разговор? Ты еще обиделся…
— Дурак был… А ты откуда знал про золото?
— Не знал, догадывался. Когда Артемьев мне рассказал о визите Карла Антоновича, не к ночи будь помянут, я сразу смекнул, где-то он свои червонцы и бриллианты должен хранить. Не в банке же…
— Ну и хитрый же ты, Ал! Я же все это от тебя слышал! Но мне ничего похожего в голову не пришло. Действительно, он же их на стол Артемьеву вывалил, а я, лопух, такой факт пропустил. Да, выходит, мент из меня хреновый.
— Мне так не кажется, — Ал поднял узел, направился к выходу, но остановился и посмотрел на Федора. — Другое беспокоит, совесть твоя ментовская.
Он тоже замер со своим узлом и уставился на Ала.
— Ты чего, Ал, совсем, что ли?! Запамятовал? Я — новосел!
— Еще раз поздравляю.
— Так у меня же ни гарнитура, ни телевизора, ни холодильника, ни стиральной машины!!
