Энн Райс - Талтос
— Только у него одного есть имя?
— Нет, просто он был единственным, чье имя знали все, буквально все. Подобно магниту, он вызывал эмоции у каждого. Я не хочу, чтобы…
— Не принимай все это так близко к сердцу, — сказала Мона. — Когда мы туда приедем, ты сможешь описать заново то, что видела, а сейчас успокойся, не волнуйся. До их прибытия еще целых два дня.
— И какой стану я к тому времени?
— Я знаю, кто ты есть, — ответила Мона, — я знаю, какой ты была, когда находилась во мне. Ты — это я и Майкл, и нечто еще — могущественное и невиданное. А кроме того, в тебе есть частичка каждой из ведьм.
— Говори, милая, — сказала Мэри-Джейн. — Расскажи нам о нем и обо всех, кто делает маленьких куколок из мела. Мне хочется послушать, как они хоронят куколок у подножия камней. Ты помнишь, что ты рассказывала?
— Думаю, что помню. Эти куклы были с грудями и пенисами.
— Вот как? Об этом ты прежде не упоминала
— Эти куклы были священными. Но для этого должна быть причина. Нужно избавиться от боли… Я хотела бы уничтожить эти воспоминания, но не прежде чем усвою из них все ценное. Мэри-Джейн, будь так любезна, душечка, возьми, пожалуйста, салфетку и вытри мне глаза, ладно? Я говорю это для записи, обрати внимание. Это поток сознания. Мы взяли длинный камень на равнину. Все собираются танцевать и петь вокруг него довольно долго — до того как построим из бревен подпорки, с помощью которых заставим его стоять. Каждый вырежет своих куколок. Все куколки очень похожи, каждая чем-то напоминает их всех. Я засыпаю. И еще хочу есть. Я хочу танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.
— Еще каких-то пятнадцать минут — и мы проедем через задние ворота, — сказала Мэри-Джейн, — только следи, чтобы твои слезливые гляделки не закрылись.
— Не говори ни слова охране, — напомнила Мона. — Я сама с ними управлюсь. Что еще ты помнишь? Они несут камень на равнину. Как называется эта равнина? Скажи ее название на их языке.
— Эшлер называл ее «плоская земля», или «безопасная земля», или просто «пастбище». Чтобы правильно произнести название, я должна говорить очень-очень быстро. Вам это покажется похожим на свист. Но все знают эти камни. Я знаю, что буквально каждый знает о них. Мой отец тоже видел их. Боже, вы полагаете, что где-нибудь в мире существует еще одна, другая я? Не думаете ли вы, что такое может быть? Другая я, не считая тех, похороненных под деревом? Не может быть, что я единственная, оставшаяся в живых!
— Успокойся, милая, — сказала Мэри-Джейн, — у нас еще уйма времени, чтобы это выяснить.
— Мы — твоя семья, — добавила Мона. — Помни это. Кем бы еще ты ни была, все равно ты — Морриган Мэйфейр, которой предназначено стать наследницей. У нас есть свидетельство о рождении, свидетельство о крещении и пятнадцать фотографий поляроид с моим собственным свидетельством на обратной стороне каждой из них.
— Так или иначе, но этого недостаточно, — возразила Морриган, которая теперь плакала, надув губы словно ребенок, мигая из-за слез на ресницах. — Все эти свидетельства безнадежно притянуты и с точки зрения закона не имеют никакой силы. — Машина двигалась по своей полосе дороги, но, едва они въехали в Метэри, движение стало плотнее. — Возможно, потребуется видео. Как ты думаешь, мама? Но, в конце концов, все оказывается недостаточным, не так ли, кроме любви? Почему мы вообще говорим о законности?
— Потому что это важно.
— Но, мама, если они не любят…
— Морриган, мы сделаем видеозапись на Первой улице, как только туда приедем. У тебя еще будет любовь, запомни мои слова. Я добуду ее для тебя. Я не сделаю ни единой ошибки на этот раз.
— Что позволяет тебе надеяться на это, если учесть все твои сомнения и страхи и желание спрятаться от пытливых взоров?
— Я люблю тебя — вот почему так считаю.
Слезы брызнули из глаз Морриган, словно ливень.
Мона с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать.
— Им не потребуется оружие, если они не полюбят меня, — сказала Морриган.
Какая невыносимая боль для ребенка!
— К черту! Пусть только попробуют! — Мона пыталась говорить как можно спокойнее, вполне владея собой, очень по-женски. — Нашей любви вполне достаточно, и ты знаешь это! Если ты должна будешь забыть о них, значит, ты их забудешь. Нас одних вполне достаточно, и не смей говорить, что это не так, что нашей любви тебе мало. Ты слышишь, что я говорю?
Она взглянула на грациозную газель, со слезами на глазах сидящую за рулем и медленно проходящую каждый поворот пути. «Это моя дочь. У меня всегда были чудовищные амбиции, чудовищный интеллект, чудовищная храбрость, а теперь — чудовищная дочь. Но какова ее природа — кроме того, что она поразительно умна, импульсивна? Эта любящая, восторженная девочка сверхчувствительна к боли и к неуважению и легко поддается неудержимым фантазиям и восторгам. Как сложится ее судьба? Какова роль ее воспоминаний о древних событиях? Означают ли ее видения, что она обладает этими воспоминаниями и умеет извлекать из них знания? Что может из этого получиться? Впрочем, меня это не слишком заботит, — подумала она. — Во всяком случае, не сейчас, когда все только начинается и порождает в душе столько волнений».
Она вообразила, что ее высокую девочку ударили, что тело ее смяли… И тут же руки ее потянулись, чтобы защитить дочь, прижать ее голову к своей груди. «Только посмейте обидеть ее!»
Теперь все было по-другому.
— Все в порядке, все в порядке, — вмешалась Мэри-Джейн. — Дай-ка мне руль, я поведу машину: движение становится очень плотным.
— Ты совсем спятила, Мэри-Джейн! — крикнула Морриган, сдвигаясь на сиденье вперед, нажимая на акселератор, чтобы обойти идущий слева автомобиль. Она вскинула подбородок и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я доведу эту машину до дома! Я ни за что на свете не откажусь от этого!
30
«На что может быть похоже ощущение пребывания в пещере?» — задавался я вопросом. У меня не было желания слушать голоса из ада. А вот как насчет райского пения?
Я обдумал этот вопрос и решил пройти мимо. Впереди меня ждало длительное путешествие. Отдыхать было еще слишком рано. Мне захотелось поскорее выбраться отсюда. Я уже намеревался отправиться в путь и обогнуть эту часть склона, когда какой-то голос окликнул меня.
Это был женский голос, очень тихий, и я не смог определить, откуда он исходит, и лишь сумел разобрать слова;
— Эшлер, я ждала тебя.
Я обернулся в одну сторону, потом в другую. Темнота действовала на нервы. «Маленький народ? — подумалось мне. — Одна из их женщин решила соблазнить меня?» И я отправился дальше. Но голос позвал снова, нежный как поцелуй:
— Эшлер, король Доннелейта, я жду тебя.
Я посмотрел на старую лачугу с мерцающими огоньками, едва различимую в тусклом свете, и увидел стоящую женщину с рыжими волосами и очень бледной кожей. Она была человеческим существом и ведьмой; от нее исходил очень слабый запах, возможно свидетельствующий о том, что в ее жилах течет частичка крови Талтосов.
Мне следовало идти дальше. Я понимал это. От ведьм всегда можно было ждать неприятностей. Но эта женщина была очень красива, а в полутьме глаза сыграли со мной скверную шутку, и мне показалось, что она чем-то напоминает нашу погибшую Жанет.
Пока она приближалась ко мне, я заметил, что у нее строгие зеленые глаза Жанет, прямой нос и губы, словно вырезанные из мрамора. У нее были такие же маленькие округлые груди и длинная, грациозная шея. Добавьте ко всему этому прекрасные волосы, к которым Талтосы всегда проявляли слабость.
— Чего тебе нужно от меня? — спросил я.
— Подойди и ляг со мной, — отвечала она. — Заходи в мой дом. Я приглашаю тебя.
— Ты очень глупа, — сказал я. — Ты знаешь, кто я такой. Лягу с тобой — и ты умрешь.
— Нет, — возразила она. — Не я. — И она засмеялась, как многие ведьмы смеялись и до нее. — Я рожу от тебя гиганта.
Я качнул головой.
— Ступай своим путем и будь благодарна, что я не так легко поддаюсь искушениям. Ты прекрасна. Найдется другой Талтос. Кто здесь защищает тебя?
— Войди, — сказала она, — войди в мой дом.
Она подошла ближе, и в слабых лучах света, проникавшего сквозь листву, золотистого света угасающего дня, я увидел белоснежные зубы и округлые груди, просвечивающие сквозь тонкую кружевную блузу, на которой был туго затянут кожаный пояс
«Что же, если я лягу с ней и просто приложу губы к ее грудям, это никому не принесет боли, — подумалось мне. — Но ведь она ведьма. Почему я разрешаю себе даже думать об этом?»
— Эшлер, — сказала она, — мы все знаем твою историю. Я знаю, что ты король, предавший свое племя. Не хочешь спросить духов пещеры, как можно было бы получить прощение?
— Прощение? Только Христос может простить мои прегрешения, дитя, — ответил я. — Прощай.
— Какой силой обладает этот Христос, чтобы изменить проклятие, которое Жанет наложила на тебя?
— Не издевайся надо мной! — вскипел я. Я желал ее. И чем больше сердился, тем меньше заботился о том, что с ней будет.
