Ли Майерс - BRONZA
– Красоту к красоте, – сказал этот законченный циник, посыпая пеплом землю под цветами.
Рисунок, в шутку названный бароном «Головой антихриста», был продан на аукционе Сотбис в 63-ем году неизвестной почитательнице за неожиданно большие деньги…37 глава
Утром у Марка, грубо растолкавшего его, было такое лицо, что Оуэн не удержался от усмешки. «Или убьет сейчас, или расплачется…» – подумал он.
А тот, обнаружив себя совершенно голым, в одной постели вместе с этим чудовищем, не мог даже ничего спросить. Боялся услышать ответ. Голова дико раскалывалась. Во рту словно кошки нагадили, а тут еще одна ухмыляющаяся сволочь не спешила рассеять его сомнений.
Вволю налюбовавшись немым трагизмом его лица, Оуэн посоветовал брату принять душ и повернулся к нему спиной, собираясь спать дальше. Щенячья растерянность Марка уступила место яростному желанию удавить Оуэна голыми руками, но тот оказался молниеносней змеи в броске. Заставив болезненно охнуть, вывернул руку так, что попробуй Марк дернуться – и получит перелом.
И время наполнилось тишиной. Один кривился от боли, другой снисходительно улыбался. Сейчас, выверни он ему руку посильней, а Оуэн мог это сделать, и Марку пришлось бы уткнуться носом прямо ему в пах. Оуэн настроился на игривый лад.
– Без одежды… твое тело смотрелось соблазнительно… – сказал он, заставив Марка невольно напрячься. – Но тебе не повезло. Я не настолько отчаялся, чтобы переспать с напившейся до бесчувствия свиньей! – успокоил он его, не забыв унизить при этом. – Иди, прими душ, – ослабил хватку, отпуская, – холодная вода прекрасно освежает мозги!
Небрежный жест рукой «иди, иди» был не менее оскорбительным, чем сами слова. Марк сжал кулаки. На лице Оуэна появилось выражение ласкового участия.
– Не желаешь ли надеть трусы? Или тебе все же что-то надо от меня? – спросил он, вопросительно изогнув бровь.
Марк голышом бросился в ванную. «Ты, скотина!» С грохотом захлопнулась дверь.
– А она-то чем виновата? – философски заметил Оуэн, снова растянувшись на постели. Прислушался. Из ванной не доносилось больше ни звука. «Может, плачет там? Пойти… утешить…» – мелькнула заботливая мысль, но тишина постепенно убаюкала его, он заснул.
«…вместе с изумрудной прядью волос он наматывал на палец серебряную нить своего отчуждения. Она пришла с единственной просьбой, и они опять ссорились…
– О, мой коварный сын! Твой план безупречен! Разлучить Близнецов, обречь на терзания людских страстей, посадив их в клетки человеческих тел! Как умно с твоей стороны заставить Имару ненавидеть – о, нет, не тебя! – смотрела она на сына бездонными глазами, и черный бархат ее платья медленно покрывался седым колючим инеем неприязни. – Глупый, злой Сэйрю! Отсюда… тебе достаточно хорошо видно, как страдает Имару, потерявший самого себя? Страдания моего сына радуют твое жестокое сердце?
– Уходи! – прогнал ее Сэйрю.
Но она не ушла.
– О, мой трусливый сын! Ты так и не сказал своему возлюбленному, что ненависть, сжигающая его душу, есть пламя его печали! Не признался тому, кого так сильно любишь, что тоска, делающая его жизнь пустой и безрадостной, – всего лишь жажда крови? Не поведал, что собираешься вечность кормить его ложью? В надежде, что когда-нибудь в благодарность он лизнет твою ладонь!
Дракон навис над ней рассерженной глыбой зеленого льда. Его ледяное дыхание, убившее все вокруг, коснулось ее лица.
– Почему он не любит меня? – спросил он, хватаясь за пряди ее волос. – Я мог стать для него целым миром! В моем сердце он мог найти все, что пожелал бы! Но, бессердечный, посмеявшись над моими чувствами, он отверг меня! И отвергнутый, я умирал от горя, потому что больше всего на свете желал быть Солнцем и погружаться в Океан, в котором уже утонуло Небо! Мое единственное желание… Почему он не хочет исполнить его? Нет, рано или поздно я заставлю его… ответить на мою любовь!
– Рано или поздно Близнецы обретут друг друга и тогда… Имару придет к тебе, за твоей головой! – воскликнула она. Легкой дымкой черные пряди волос выскользнули из его пальцев. – Пока не поздно, освободи его от своей неуемной любви! Я исцелю сына от ненависти к тебе! Имару достаточно страдал, он поймет твою боль и простит тебя!
Дракон надменно вскинул голову в венце белых рогов.
– Мне не нужно его прощение!
И нежные лепестки синих ирисов почернели, рассыпавшись прахом от его дыхания.
– Ты знаешь… сказал он, – время не лечит сердечные раны. Можно попытаться забыть о них… Можно забыть многое… Но и упавшего в осеннюю лужу маленького листочка будет достаточно, чтобы вспомнить, как душа твоя исходила криком, а ты был не в силах сдержать его или остановиться! Я сердце свое вырванное держал на ладони и просил его: возьми и позволь мне любить тебя, замирая от боли!
Взгляд ее стал непроглядно темен.
– О, мой противоречивый сын, а что ты сделал, ты помнишь? – спросила она.
– Молчи! Молчи! Молчи! – заткнул уши Сэйрю, зная все, что она собиралась ему сказать. Она скажет, что нетерпением своего сердца, не смирившись, запечатал он Близнецов в теле прекрасного юноши с волосами цвета ночи, с глазами цвета вечернего неба. Надел на шею Имару ожерелье Забвения, коварно лишив Образа Священного Зверя. И похитил его. Заперев в клетке из золотой паутины обмана и лжи, постелил возлюбленному постель греха из лепестков лотоса и оставил спящего в плену своего желания.
И тысячи лет приходил к нему на закате, воруя сладкие вздохи с его губ, воруя любовь обманутого сердца. И однажды, уверовав в свой собственный обман, самонадеянно решив, что отныне возлюбленный принадлежит ему, разорвал сплетенное из зеленого золота своих волос Ожерелье Забвения. Но Имару, вернувший себе Образ Священного Зверя, не простил обмана, возненавидел его и проклял.
Сломал клетку и вырвался на свободу. Длинные кинжалы когтей полоснули по нефритовой чешуе Сэйрю. «Я никогда не прощу тебе этого! До скончания веков!» Взмахнув огромными черными крыльями, ненависть брата уносила Имару все дальше прочь. Оставив его, истекающего кровью, ползти к Источнику Жизни…
– Молчи! – шагнул к ней Сэйрю. – Ты не смеешь просить меня об этом… – глухо произнес он. – Я не позволю Имару возненавидеть меня снова!
Она приняла сына в свои объятия. Успокоившись, Дракон свернулся вокруг нее в нефритовое кольцо, положив свою рогатую голову ей на колени. Вздыхая, гладила она серебристо-пепельную гриву. Ей ли не знать о страданиях своего первенца? Любовь была к нему жестока. Но самого младшего – двуликого Имару, светлого ли, темного, – она любила прежде всех остальных своих детей.
