Джеймс Герберт - Святыня
— Когда процессия приблизилась к лужайке, которую нынче многие называют «Лужайкой Пресвятой Девы», огни вокруг потускнели. Скоро процессия будет здесь, вот она входит в этот храм под открытым небом, впереди идут епископ Арунделский и преподобный епископ Кейнс, за ними священники, монахини и, конечно, сама маленькая Алиса Пэджетт. Кажется, к святому шествию присоединились тысячи, многие из поселка Бенфилд, а многие приехали издалека, чтобы быть здесь сегодня. Не все раньше отличались глубокой религиозностью — в действительности, когда я говорил со многими сегодня днем, они признавались (треск)… в этом маленьком суссекском селении — и это сотворил Бенфилд — что глубже познали истину…
— Что там со звуком? Джон, голос Ричарда пропадает. Ричард, продолжай говорить, у нас некоторые трудности, но прием идет.
— …И тогда, возможно, это огромное сборище сегодня вечером являет собой символ человеческой веры во всем мире — смятение (треск)… — (треск) преобладает…
— О Боже, теперь и изображение пропало!
— …На памяти (треск)… священник, зверски убитый… во вторник (треск)… взрывом — увековечение такого (треск)… знает, но…
— Черт побери! Все пропало!
Когда голова процессии вышла на лужайку, Фенн вместе со всеми обернулся. Со всех сторон светили прожекторы, выхватывая священников, идущих впереди. Даже издали репортер узнал епископа Кейнса, которого сопровождали священнослужители в белых одеждах. Первые свечи были толстыми и длинными, их несли молодые служки, и слабые язычки пламени колебались на ветерке. По мере того как к пению присоединялись богомольцы на лужайке, оно становилось все громче, но потом вдруг прервалось: через ворота на луг вошла Алиса и собравшиеся стали приподниматься, чтобы разглядеть ее через головы других. Но бесполезно — виднелись лишь высоко поднятые свечи и флаги в руках идущих. Сью стояла рядом с Фенном, а Бен, чтобы лучше видеть, забрался на скамейку.
Когда процессия двинулась дальше по лугу, чувства толпы словно всколыхнулись, как гладь океана во время прилива; свечи покачивались, отбрасывая теплый свет. Фенн смотрел на лица вокруг — даже в темноте были видны сияющие глаза, все улыбались в каком-то глубоком внутреннем восторге. То же выражение было и на лице Сью. Дотронувшись до ее руки, Фенн вздрогнул, ощутив, как проскочила искра. Чертова лужайка под напряжением! Он легонько встряхнул Сью, на этот раз касаясь только ткани ее пальто, и тихо проговорил:
— Сью, нам нужно уходить, скорее.
Она бессмысленно посмотрела на него и отвернулась.
Бен подавил зевок.
Фенн снова дернул ее за руку.
— Нет, Джерри, — проговорила Сью, не оборачиваясь, — это так чудесно!
Голова процессии дошла до середины, и епископ Кейнс начал подниматься по ступенькам, улыбаясь инвалидам, растянувшимся на одеялах и в колясках внизу. За ним шла Алиса Пэджетт, сразу за ней ее мать, крепко сцепив руки и склонив голову в молитве.
Голоса вокруг нарастали, гимн вознесся к небу, словно стремясь раздвинуть низкие, хмурые тучи. Фенну показалось, что вдали раздался гром, но могло просто послышаться. Епископ Кейнс занял свое место у алтаря и кивнул Алисе и ее матери, чтобы они сели рядом, в то время как священники и служки заполняли помост. Скамьи перед Фенном тоже начали заполняться, и многие лица были ему знакомы. Некоторые принадлежали исцеленным Алисой в предыдущие недели, другие — видным местным деятелям и священнослужителям. Он видел, как Саутворт сел и обвел взглядом всех собравшихся, улыбка владельца гостиниц отражала скорее удовольствие, чем благоговение.
Внимание Фенна привлекло какое-то движение на скамейке — одной из монахинь стало плохо, и другие тихонько приподняли ее. Он ощутил, что Сью рядом тоже закачалась, и поддержал ее. Там и здесь среди собравшихся люди безмолвно падали, соседи подхватывали их, чтобы те не поранились.
Фенн набрал в грудь воздуха. Истерия, как свирепствующая зараза, переносилась по воздуху от человека к человеку.
Гимн достиг своей кульминации, в припеве голоса слились в экстазе. У Фенна было странное чувство — в голове ощущалась легкость, живот скрутило.
Теперь у него самого закружилась голова, и он схватился за Сью. Та чуть не упала, но удержалась, и они вместе опустились на скамейку.
Бен встал на колени на сиденье и руками обхватил мать за плечи, а потом одной рукой погладил Фенна по щеке. И тут же головокружение прекратилось, как будто вся слабость перешла в мальчика. Но Бен не выказывал никаких признаков этого.
Гимн закончился, и внезапно наступившая тишина была жутковата. Тишину вскоре нарушил шум, когда все сели, но после этого опять все затихло. Не слышалось ни покашливания, ни шепота, ни ерзанья. Только полная, гулкая тишина.
Молодой священник, который вел службу, шагнул вперед, к аналою со строем микрофонов, протянул руки к собравшимся и сотворил в воздухе крестное знамение.
— Да пребудет с вами мир, — проговорил он, и толпа как один ответила. Какое-то время священник говорил об отце Хэгане и монсеньере Делгарде, посвятив этим священникам особую мессу, отдав должное их образцовому служению во имя святой католической церкви. Несколько раз ему пришлось прерваться, когда микрофоны начинали гудеть и свистеть, и он словно испытал, облегчение, когда вводная часть закончилась, после чего кивнул хору, занявшему места на специально возведенных ярусах, и снова зазвучал гимн.
Над лугом горели свечи: как будто мириады звезд мерцали вокруг сверкающего дневного светила.
В самом Бенфилде, не более чем в миле от церкви Святого Иосифа, вдоль поребрика ковылял какой-то старик. Он совершил дальний поход — миль десять, а то и больше, но не оставлял решимости подойти к святыне до окончания службы. Хотя ходьба пешком была его единственным занятием в последние пятнадцать лет — бродяжничество по сравнительно тихим дорогам юга Англии, жизнь за счет милостыни одних людей, омрачаемая другими, — ноги покрылись волдырями и болели, дыхание участилось. Его обиталищем был Брайтон, поскольку в приморском городке хватало церквей и благотворительных организаций, чтобы можно было набить брюхо и согреться в самые холодные ночи. Он никогда не наедался досыта и не согревался вполне, но ему хватало, чтобы не умереть. Что привело его на этот уровень жизни, не имело значения — по крайней мере, для него самого. В данный момент он был тем, кем был; размышления о прошлом не могли изменить его самого или окружающих обстоятельств. А вот размышления о будущем — могли.
