Джеймс Герберт - Святыня
Нэнси уступила дорогу старушке, которую сопровождала женщина помоложе, похожая на нее — вероятно, ее дочь. Журналистка отвернулась; отчаянно хотелось закурить, но определенно здесь это было неуместно, потому она вернулась в секцию для прессы. Черт с ним — Алиса дала этим людям новую надежду в старом ущербном мире, где оптимизм считается пошлостью, вера в высшую справедливость — заблуждением Пока что не вызывало сомнений, что святыня открыла большие коммерческие возможности для тех, кто умел ими воспользоваться, а кроме того, укрепила веру тысяч людей во всем мире — возможно, и миллионов. Но сомнение все грызло ее — не обвели ли весь мир вокруг пальца? Нэнси села на скамью, отведенную для репортеров, и поплотнее запахнула свою куртку; желание закурить отступило перед жаждой выпить крепкого бурбона со льдом.
Пола помогла своей матери пройти между рядами скамеек в надежде подвести ее как можно ближе к алтарю. У ворот ей сказали, что места впереди отведены для тяжелобольных, доставляемых на носилках или в коляске; способным ходить, самостоятельно или с чужой помощью, полагалось занять места среди остальных богомольцев. Ревматизм и гипертония не считались тяжелыми недугами, даже в сочетании, и потому мать Полы не заслуживала особых привилегий. Увидев множество ковыляющих калек, Пола не сильно удивилась. Боже, человек ощутит себя больным, только взглянув на них!
— Уже рядом, мама, — терпеливо успокоила она мать. — Мы уже у передних рядов.
— Что это за яркие огни? — послышался сварливый ответ. — Режет глаза.
— Это и есть алтарь. Его осветили прожекторами и свечами. Прекрасно смотрится.
Мать неодобрительно покачала головой.
— А нельзя нам сесть тут? Я устала, милая.
— Давай сядем вон там.
— Я хочу видеть эту девочку.
— Она скоро появится.
— Я достаточно настрадалась.
— Да, мама. Но не надейся чересчур.
— Почему? Она же исцелила других, а что она имеет против меня?
— Тебя она даже не знает.
— А других знала?
Пола застонала про себя.
— Мы можем сесть вот тут, на краю, если этот джентльмен любезно подвинется.
Джентльмен сперва не изъявил такой готовности, но после беглого взгляда на мать Полы все же переместился.
Старушка села и застонала, оповестив всех окружающих о своем страдании.
— Нынешний холод не на пользу моим ногам, а? Когда же все начнется? Когда все это закончится?
У Полы чуть не сорвался раздраженный ответ, но ее взгляд привлекло знакомое лицо. У скамейки всего в десяти-двенадцати рядах впереди стоял Таккер и кого-то подзывал. У Полы сузились глаза, когда она увидела пухлую руку, вцепившуюся в его локоть, очевидно, понуждающую его сесть. Пола привстала, чтобы было лучше видно через головы сидящих, и в ее глазах засветилась ярость, когда она увидела рядом с Таккером нескладную фигуру в шубе. Значит, этот жирный слизняк притащил с собой свою слизнячку! Душка-пышка Марция! Он старается, чтобы она ничего не пропустила! Очень может быть, нынче она узнает кое-что новенькое об этом хряке — ее муже! Небольшая размолвочка между ними, любовницей и женой, в некоторой степени компенсирует рубец, полученный от его толстых коротких рук. С тех пор Пола не появлялась в супермаркете — даже не сказалась больной, — а босс так струсил, что не позвонил, чтобы выяснить, почему ее нет на работе. Но сегодня перед безобразной сестрой мисс Пигги[39] она выскажет ему всю правду! Посмотрим, как он это воспримет.
Мать Полы что-то бормотала про сырость, тянущуюся от земли, и что мужчина рядом недостаточно подвинулся и ей тесно, и там, впереди, не миссис ли Фентмен, которая ходит в церковь только на Рождество и Пасху, и разве у нее не все кончено с этим мужчиной из скобяной лавки…
Пола даже не взглянула на мать, а тихо проговорила:
— Пожалуйста… заткнись.
Таккер, не обращая внимания на дерганья жены, протискивался мимо чужих коленей к проходу.
— Что вы там делаете, Фенн? — громко проговорил он, выбравшись.
Обернувшись, Фенн узнал толстяка.
— Я на работе, — сказал он, собираясь идти дальше.
— Я слышал, вы больше не работаете на церковь.
— Да, но я по-прежнему работаю на «Курьер».
— Вы уверены? — Вопрос сопровождался глумливой ухмылкой.
— Никто не говорил мне обратного.
— Вам здесь не очень рады после всего того вранья, что вы взялись распространять.
Фенн придвинулся к нему.
— О чем это вы?
— Вы прекрасно поняли. Джордж Саутворт лично рассказал мне.
— Да, Саутворт и епископ, наверное, вдоволь посмеялись между собой.
— Да и все мы. Вы спятили, Фенн? Колдовство, монахини, восстающие из мертвых… Вы думали, кто-нибудь поверит?
Фенн махнул рукой в сторону алтаря.
— А в это все вы верите?
— В этом больше смысла, чем в том, что вы наговорили в последнее время.
— Вы имеете в виду финансовый смысл?
— Да, многие из нас получают неплохую прибыль. Это идет на пользу и поселку, и церкви.
— А особенно вам и Саутворту.
— Не только. Многие другие тоже извлекают прибыль. — Ухмылка Таккера стала более явной. — Вы ведь и сами не так уж плохо этим всем воспользовались, а?
Репортер не смог придумать подходящий ответ и отвернулся, заставляя себя не обращать внимания на ехидное хихиканье за спиной.
Он пробрался поближе к центральному помосту, от яркого света пришлось прищурить глаза. Широкий участок перед помостом оставался свободным, и служащие направляли носилки и инвалидные коляски туда. Репортер остановился у приземистой виселицы, откуда оператор нацелился своей камерой на инвалидный участок. Фенна толкнули сзади, и, чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за металлическую конструкцию. От мгновенного удара током он отдернул руку. Нахмурившись, репортер для пробы снова прикоснулся к металлу. И снова пальцы ощутили электрический разряд. Фенн знал, что в походном электрооборудовании принимаются все возможные меры предосторожности, особенно когда техника работает на сырой земле, когда есть возможность повредить подземные кабели. Он взглянул на ночное небо, на темные грозовые тучи, такие низкие и угрожающие. В воздухе пахло озоном, вокруг чувствовалось напряжение. От внезапного шума из нескольких усилителей у собравшихся перехватило дыхание, и все начали зажимать уши, смеясь и улыбаясь, подшучивая над стоящими рядом.
Фенн же во всем этом не обнаружил ни капельки смешного, напряженность в атмосфере только усилила его жуткие предчувствия. Он посмотрел на возвышавшееся дерево, перекрученные сучья которого особенно четко выделялись в ярком освещении, и вспомнил тот первый раз, всего несколько недель (а как будто бы целую жизнь) назад, когда эту гротескность дерева подчеркивал лунный свет, и оно нависало над стоящей на коленях девочкой, как страшный ангел смерти. И тогда внешний вид дуба напугал его, но сейчас пугал еще больше.
