Андрей Лысиков - Инфекция
— О Боже, — вырвалось у одной из девушек (у Ольги). — Где ты его оставил? Отведешь нас к нему?
— Если хотите, отведу, только не знаю, чем вы сможете ему помочь, если у вас нет хирургических принадлежностей. Его надо срочно оперировать…
— Откуда ты знаешь? Ты что, врач?
— Да, я работал в клинике «скорой помощи», до того как в мире начала твориться вся эта чертовщина…
— Ну надо же! Значит, в мире остался хоть один врач, — Макс мрачно сплюнул на землю и поднялся на ноги. — Пойдем, покажешь нам парня. Хотя лучше даже сделаем не так. Я сейчас пойду в город, чтобы найти аптеку или больницу. Ты покажи девушкам, где оставил парня и догоняй меня. Пойдем искать инструменты.
Через пару минут Ольга стояла на коленях возле мальчишки, напряженно вглядываясь в его лицо. Он снова был без сознания, но грудь мерно вздымалась и опускалась в такт дыханию. Она долго смотрела на него, а затем повернулась к Антону:
— И давно у него это началось?
— С утра. Сначала он просто отходил ненадолго, но я думал, что он мог отравиться чем-нибудь в легкой форме, и это пройдет. Но вскоре стало гораздо хуже.
— А теперь ты уверен, что у него аппендицит?
Ольга не могла поверить в то, что сейчас происходило. Раньше аппендицит казался такой мелочью. Ей вырезали его несколько лет назад. Ее прихватило прямо под Новый год, и вместо праздничного стола, она оказалась в больничной койке. Но уже через три дня врачи выписали ее, хотя и прописали ограниченный пищевой рацион на ближайшее время. Всего три дня! В мире, который ушел в прошлое, это казалось таким ничтожным сроком. Сейчас же перед ними вставала практически неразрешимая проблема. Единственное, что радовало: рядом был врач.
— Все симптомы налицо. Да, я уверен.
— Ты сказал, что ты врач. Какой именно?
— Я хирург. А в клинике работал в роли терапевта. Ходил по обходам больных, принимал пациентов в кабинете…
— И ты думал, что паренек просто отравился… Ну и какой ты врач после этого?
— Я бы не хотел сейчас выслушивать нотации от девушки, которую, тем более, первый раз вижу. За последние дни я видел слишком много смертей. Видимо, просто привык.
— А я думала, что привыкнуть к такому нельзя…
— Я тоже раньше так думал…
— Ладно, иди, догоняй Максима, а то он уже далеко ушел. По-одному лучше не ходить. Потом объясню, почему. Как найдете все необходимое, сразу возвращайтесь сюда. Я пока с парнем посижу. Как его зовут? Я спрашиваю на случай, если он вдруг придет в себя.
— Филипп. От меня он требовал обращаться к нему «Фил», но думаю теперь для него не будет иметь принципиального значения, как к нему будут обращаться. Ладно, я пошел.
— Поторапливайтесь.
Уходя, Антон видел Ольгу, по-прежнему склонившуюся над его спутником, прислушивающуюся к его дыханию. Он отвернулся и зашагал по дороге в сторону города.
Максима он догнал уже на границе города, где земля переходила в асфальт. Тот шагал с абсолютно отсутствующим видом и, казалось, даже не заметил, что теперь идет не один. Однако, он быстро опроверг эту мысль, повернувшись к Антону и заговорив:
— Не стоит впадать в панику, — он повернулся к Антону. — Ты сможешь оперировать в полевых условиях?
— В принципе смогу, если мне кто-нибудь из вас поможет… — он растерянно пожал плечами. — Однако, опыта работы в таких условиях у меня нет…
— Придется набираться опыта на практике. Значит, сейчас ищем аптеку и набираем антибиотиков. Потом ищем больницу, где достаем хирургические инструменты. Потом возвращаемся и делаем парню операцию.
Макс надолго замолчал, словно игнорируя присутствие поблизости еще одного человеческого существа. Уже около часа они шли по улице, погруженные каждый в свои мысли. Наконец, Максим снова первым нарушил молчание:
— Антон, скажи мне как врач, как такое могло произойти?
— Ты про Фила?
— Я имею ввиду вообще.
— Сложно сказать. Я находился в больнице, пока там не осталось ни одной живой души. Клиника мне стала напоминать склеп, а мне не хотелось быть в нем заживо похороненным. Поэтому я ушел. Не сбежал, а именно ушел. Там больше нечего было делать. Свой врачебный долг я выполнил до конца. Ведь я даже не смог попрощаться с матерью, потому что до последнего заботился о незнакомых людях.
По дрожи в голосе Макс догадался, что его спутник близок к тому, чтобы разрыдаться. Он успокаивающе положил руку ему на плечо.
— Успокойся. В произошедшем нет твоей вины… Так что же это все-таки по-твоему было?
— Мало ли в мире опасных изобретений человека… Однажды человечество должно было поскользнуться на банановой кожуре, которые оно само во множестве разбросало вокруг. Скорее всего, это была искусственно созданная бактериологическая инфекция. Начиналась болезнь как обычный грипп или ангина. Однако лекарства не помогали. Да и протекание болезни отличалось от обычного гриппа. Аспирин и парацетамол не помогали сбить высокую температуру, антибиотики не действовали. Иногда у человека наступало некоторое облегчение, но через несколько часов все возобновлялось с еще большей силой, и человек умирал.
Он замолчал, словно вспомнив что-то важное, но не поделился воспоминанием, а просто продолжал:
— Респираторные заболевания, в их обыденном виде, это заболевания дыхательных путей. Таблетки обычно сбивали температуру, а затем начинался процесс выздоровления. А в нашей ситуации, образно выражаясь, стоило человеку пойти на поправку, как он снова заболевал. Так что я склоняюсь к мысли, что это был искусственно выведенный вирус. Я уж не знаю против кого он создавался, НАТО, Евросоюз или кто-либо еще. Вот только нам самим пришлось вкусить на полную катушку его уничтожительную силу. Хотя и остальным досталось, я уверен.
— Думаешь, в остальном мире то же самое?
— Полагаю, что да. Иначе, где помощь от соседей, где исследовательские группы, изучающие новое, доселе неизвестное заболевание? Да, я уверен, что во всем мире произошло то же самое. Да если бы в Европе или Штатах все было в порядке, сюда бы уже понаехали журналисты и ученые. Еще бы: сверхдержава вдруг приказала долго жить…
— А по-твоему есть ли выход из ситуации?
— Надеюсь, что есть. Ведь почему-то мы смогли выжить. Впрочем, даже если представить, что на земле остался хотя бы один процент выживших, хоть одна десятая процента, это означает не менее нескольких миллионов человек. Впрочем, я допускаю, что у новорожденных может не быть иммунитета. В таком случае, через пятьдесят, максимум восемьдесят лет человек останется лишь воспоминанием. Причем, не самым лучшим воспоминанием.
