Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62
Ускорив бег, Юдит обогнала Понедельника и ринулась вокруг Убежища (стены его были черны от насекомых) по направлению к двери. На пороге она замерла. Внутри, неподалеку от края мозаики, горел небольшой костер.
— Какой-то пидор нас опередил, — заметил Понедельник.
— Я никого не вижу.
Он указал на бесформенную груду, лежащую на полу по другую сторону костра. Его глаза, более привычные к виду существ в лохмотьях, первыми обнаружили того, кто развел костер. Она шагнула в Убежище, уже зная, кто это существо, хотя оно пока не поднимало головы. Да и как она могла этого не знать? Уже трижды — один раз здесь, второй раз в Изорддеррексе и третий раз, совсем недавно, в Башне «Tabula Rasa» — этот человек вторгался в ее жизнь самым неожиданным образом, словно для того, чтобы доказать собственные, не так уж давно произнесенные слова о том, что судьбы их переплетены, потому что они — два сапога пара.
— Дауд?
Он не пошевелился.
— Нож, — сказала она Понедельнику.
Он передал его ей, и, вооружившись, она двинулась через Убежище к бесформенной груде. Руки Дауда были скрещены на груди, словно он предполагал скончаться на этом самом месте. Глаза его были закрыты, но это была единственная часть лица, к которой было применимо это слово. Все остальное было обнажено до кости, и несмотря на свои баснословные способности к исцелению, он так и не смог оправиться от нанесенного Целестиной ущерба. И все же он дышал, хотя и слабо, а также время от времени постанывал под нос, словно видя сны о праведной мести. Ею чуть было не овладело искушение убить его во сне, чтобы здесь и сейчас положить конец этой плачевной истории. Но ей было интересно узнать, как он оказался здесь. Совершил ли он неудачную попытку возвращения в Изорддеррекс или он ожидал кого-то, кто должен появиться оттуда? Все могло обрести значение в эти изменчивые времена, и хотя в ее нынешнем безжалостном настроении она вполне могла его прикончить, он всегда был подручным в делах более великих душ и, возможно, еще способен принести некоторую пользу в роли вестника. Она опустилась перед ним на корточки и вновь произнесла его имя, едва не заглушенное криками возвращающихся ка крышу птиц. Он медленно открыл глаза, и их блеск слился с влажным сверканием освежеванных черт.
— Ты только посмотри на себя, — сказал он. — Ты вся сияешь, дорогуша. — Это была реплика из бульварной комедии, и, несмотря на свое плачевное состояние, он произнес ее с посылом. — Я, конечно, выгляжу не слишком пристойно. Не придвинешься ли ты ко мне ближе? Боюсь, во мне осталось не слишком много громкости.
Она заколебалась. Несмотря на то что он был на грани жизни и смерти, его склонность к злу была безгранична, а осколки Оси в его теле могли придать ему силу, достаточную для того, чтобы причинить ей вред.
— Мне тебя и отсюда прекрасно слышно, — сказала она.
— Так громко я смогу произнести только сто слов, — продолжал торговаться он. — А шепотом — в два раза больше.
— Разве у нас осталось что-то сказать друг другу?
— Ах, — сказал он. — Так много. Ты ведь думаешь, что обо всех все знаешь, верно? Обо мне, о Сартори, о Годольфине. А теперь и о Примирителе. Но одна история тебе неизвестна.
— Вот как? — сказала она, не особенно заинтригованная, — И чья же?
— Ближе.
— Я буду слушать тебя оттуда, где стою.
Он посмотрел на нее злобно.
— Слушай, ну и сука же ты, в самом деле.
— А ты зря тратишь слова. Если у тебя есть что сказать, скажи. Чьей истории я не знаю?
Перед ответом он выдержал паузу, стараясь выжать из ситуации все то немногое драматическое напряжение, которое в ней имелось. Наконец он сказал:
— Истории Отца.
— Какого отца?
— Разве Отец не один? Хапексамендиоса, конечно. Туземца. Незримого. Владыки Первого Доминиона.
— Ты не знаешь Его истории, — сказала она.
С неожиданной быстротой он потянулся к ней и схватил ее за руку, прежде чем она успела отпрянуть. Понедельник заметил нападение и ринулся на помощь, но, прежде чем он успел сокрушить Дауда, она остановила его и отослала обратно к костру.
— Все в порядке, — сказала она ему. — Он не причинит мне никакого вреда. Не так ли? — Она пристально посмотрела на Дауда, — Не так ли? — повторила она снова. — Ты не можешь позволить себе потерять меня. Я — последняя зрительница, которая у тебя осталась, и ты об этом знаешь. Если ты не расскажешь эту историю мне, ты уже не расскажешь ее никому. Во всяком случае, по эту сторону ада.
Дауд смиренно согласился.
— Это верно, — сказал он.
— Так рассказывай. Сними с души этот камень.
С трудом он набрал воздуха в легкие и приступил к рассказу.
— Ты знаешь, что я видел Его один раз, — сказал он. — Его, Отца всей Имаджики. Он явился мне в пустыне.
— Он явился в человеческом обличье, не так ли? — спросила она, не скрывая своего недоверия.
— Не вполне. Его голос звучал из Первого Доминиона, но в Просвете, знаешь, я видел кое-какие намеки.
— И как же Он выглядел?
— Как человек, насколько я смог разглядеть.
— Или вообразить.
— Может быть, — сказал Дауд. — Но то, что он сказал мне, я слышал на саком деле.
— Ну да. Он сказал, что вознесет тебя, сделает его сводником. Все это ты мне уже рассказывал, Дауд.
— Не все, — сказал он. — Увидев Его, я вернулся в Пятый Доминион, используя заклинания, которые Он прошептал мне, чтобы пересечь Ин Ово. И я прочесал вдоль и поперек весь Лондон в поисках женщины, которая будет благословенна между женами.
— И ты нашел Целестину?
— Да, я нашел Целестину. Причем не где-нибудь, а в Тайберне. Она смотрела, как вешают преступников. Не знаю, почему я выбрал именно ее. Может быть, потому, что она громко расхохоталась, когда приговоренный поцеловал петлю, я подумал, что в этой женщине нет ни грана сентиментальности и она не станет плакать и завывать, если ее заберут в другой Доминион. Она не была красивой даже тогда, но в ней была ясность, понимаешь? У некоторых актрис она есть. У великих актрис. Лицо, которое может выразить крайнюю степень чувства и при этом не потерять возвышенности. Возможно, я слегка увлекся ею… — Губы его задрожали. — Я был вполне способен на это, когда был моложе. Ну… и я познакомился с ней и сказал, что хочу показать ей сон наяву, нечто такое, что она никогда не забудет. Сначала она не соглашалась, но в те годы своими речами я и луну мог заставить улыбнуться или нахмуриться, так что в конце концов она позволила мне одурманить ее чарами и увезти отсюда. Ну и путешествие у нас было, доложу я тебе. Четыре месяца, через Доминионы. Но в конце концов я доставил ее на место — к Просвету…
