Алексей Тарасенко - Бедный Енох
— Что-нибудь снилось? — после короткой паузы Фетисов перевел разговор на другую тему.
— Ну… я — странное дело, но пока Фетисов не спросил, мне казалось, будто у меня не было снов — ну…
В голове вдруг стали всплывать образы, которые я тут же и озвучивал:
— Я был… как будто с деревянной дубиной. В каком-то городе, где все здания деревянные, но очень высокие, многоэтажные. Построенные в таком… готическом, что ли, духе.
— Даааа? — Фетисов заметно оживился.
— Да, а что?
— Ну, готика — эстетика падших ангелов.
— Буду знать!
— И что дальше?
— Да белиберда какая-то! Я будто входил в эти здания, а они были пустые, людей в них не было, и я нес с собой красные угли, горящие. Я брал их витиеватыми щипцами и опускал под пол в этажах домов, предварительно сняв сверху доски. А там, под половыми досками труха какая-то была. Она от углей начинала тлеть — и здания потом вспыхивали.
Фетисова, казалось, мой сон вдохновил.
— Еще на меня нападали какие-то механические железные чудовища, которые разлетались вдребезги, когда я начинал бить по ним дубиной.
— Ты сокрушал сталь! — широко улыбаясь, так что кусочек яичницы вылетел у него из края рта, сказал Фетисов — это же хорошо! Очень хорошо!
— Вот так и загорелся целый город. А потом — полностью сгорел, быстро так, и вот — я один посреди какой-то пустыни, похожей на фоновые пейзажи Дали, а вокруг меня только черный пепел.
Фетисов доволен, чем-то даже походя время от времени на Василевса: он расплывается в улыбке, и та грусть, которая еще недавно была на его лице уже кажется чем-то, чего никогда не было, да и вообще — чем-то чего просто не могло быть.
* * *Часов до трех мы с Фетисовым проиграли в карты, и после очередной партии, сходив на кухню и вернувшись, мой гостеприимный друг неожиданно сообщил, что забыл вчера кое-чем закупиться, так что ему, если я не возражаю, нужно съездить в магазин:
— Ну, это ненадолго! Не успеешь глазом моргнуть…
Мне же, при всем уважении к Фетисову, моргать глазом в одиночестве, находясь пусть и в дружественном, но чужом доме, не хочется, так что я вызываюсь поехать вместе с Фетисовым.
Василевс, удивительным делом, запрыгивает в джип, будто делал это многократно раньше — так по-будничному, обыкновенно, немного будто недовольно, — и садится на заднем кресле, будто оно все — его, и будто так оно всегда было, и от начала миров было так предначертано ему, Василевсу, а я какое-то время помогаю криками Фетисову выехать из гаража, после чего — задом — из ворот Фетисов выезжает на дорогу, и уже когда джип разворачивается на дороге — сажусь на место рядом с водительским.
* * *Проехав километров пять, не больше, мы останавливаемся у большого двухэтажного кирпичного магазина, затесавшегося среди большого количества открытых рынков строительных материалов.
Большинство этих рынков закрыто на зиму, но один работает, и там, не смотря на несезон, есть покупатели.
Фетисов долго и шумно паркуется у магазина, после чего мы все выходим, в том числе и Василевс, в этот раз предпочитающий крутиться (создавая зачастую собой трудноперешагиваемое препятствие) у ног Фетисова.
В магазине Фетисов быстро «уходит в отрыв» исчезнув между прилавками и стендами, после чего громко зовет меня — когда вдруг оказывается на кассе.
— Не хочешь сигару? — Вдруг спросил он меня, расплачиваясь за покупки, когда я подошел с другой стороны кассы, и, не слушая ответа, просит девушку-кассиршу дать ему еще и сигару, — Тут — не поверишь! — есть натуральные мексиканские сигары! Представляешь? Из самой Мексики! Не поддельные!
Я натужно улыбаюсь, показывая, что так же как и Фетисов приятно удивлен этим замечательным фактом.
* * *Когда мы выходим из магазина Фетисов, подняв с земли Василевса и дав мне его в руки попросил подождать его у машины — пока он кое-куда сходит.
Вернувшись минут через пять Фетисов надел на шею кота ошейник с колокольчиком, после чего мне дали сумку с покупками, но затем у Фетисова зазвенел телефон и он отошел в сторону для разговора.
Пока же он разговаривал мы с Василевсом загрузились в джип, и уже оттуда стали таращиться на Фетисова — когда он вернется к нам.
Фетисов вернулся к машине будучи мрачнее тучи:
— Андрей, тут такое дело — обратился он ко мне извиняющимся голосом — мне нужно срочно ехать в Москву, так дела складываются…
Я в недоумении:
— И что?
— Ну… тебе, я думаю, надо пока посидеть у меня на даче — дождаться меня, пока я вернусь.
Мне становится не по себе, даже более того — немного страшновато. Но потом я думаю, что запру в доме Фетисова все замки и засовы — и так как-нибудь прокантуюсь до его возвращения:
— Ну, — отвечаю я — хорошо, отвезите меня обратно, я, так и быть, посижу чуток…
— Тут тоже заминка выходит — тон Фетисова ну настолько извиняющийся, что его просто невозможно не извинить — дело это настолько срочное, что придется тебе добираться обратно самому.
— Да? — я уже и не в шутку трушу — а как же Сестра?
— Будем надеяться, что она тебе не повредит.
— Надеяться? Боже мой, Фетисов! Да она меня порвет на британский флаг!
Но Фетисов непреклонно продолжает умолять меня:
— Андрюш, тут всего несколько километров! Подышишь воздухом. А забор — ты же видел у меня, какой. Даже если ваша подруга придет — она не сможет пробраться, уверяю!
Какое-то время мы едем по дороге, после чего останавливаемся и Фетисов, указав мне на едва различимую тропинку в лесу, просит меня пойти по ней к его даче:
— И вечерком мы снова встретимся!
Я просовываю руку под пальто нащупывая «Глок» за поясом:
— Хорошо — отвечаю я — в крайнем случае я буду биться, хоть и недолго — до последнего!
В ответ Фетисов делает уже совсем виноватую мину, и уж скорее от того, чтобы больше не видеть этих его гримас я выхожу на улицу:
— Прощаюсь с вами на всякий случай! — кричу я тогда, после наблюдая, как Фетисов за кирку вышвыривает из машины недовольного Василевса:
— Андрей, это пару часов! — кричит Фетисов мне, кидает связку ключей от своей дачи, потом — сумку с тем, что он напокупал в магазине — и резко дает по газам.
* * *Первым в себя приходит Василевс и начинает тереться мне о ноги, опять громко мурлыкая.
— Ну что ж, друг? — говорю я коту, глядя в его искренние, глубокие, желтые глаза, глядящие на меня, как мне кажется, с каким-то сожалением, типа того, будто кот хотел сказать: «Ну ты и влип, приятель!». — Пойдем?
