Александр Матюхин - Философия манекена
Несколько дней Евгений наслаждался работой, как наслаждаются хорошим вином дегустаторы. Ему казалось, что с каждым часом он все больше и больше совершенствует свою позу манекена, и проходящие мимо люди останавливаются не просто так, а чтобы поглядеть на это чистое сияние души. Если бы не постоянные боли в области поясницы, да странная боль в груди (не иначе душа томится в ожидании свободы), было бы Евгению полное счастье.
По улице он теперь ходил с высоко поднятой головой, на губах играла счастливая улыбка. Он не замечал, когда лил дождь или когда улицы стелил туман, он не видел изморози на окнах и на мостовой, он не обращал внимания, когда темнело, а фонари еще не зажгли, и приходилось идти в вязкой и страшной темноте. Мысли Евгения были где-то далеко-далеко, а свет его собственной души озарял путь домой и делал дорогу в сто раз короче. Один раз он встретил на лестничном пролете пьяного Федора, который расчесывал кулаки, выискивая с кем бы провести душевную беседу. По слухам, Федора недавно выпустили из-под стражи под подписку о невыезде, а он подписку порвал и уже пару раз подрался с кем-то около подъезда. Приметив Евгения, Федор поднялся было, изрыгая пьяным утробным басом какие-то ругательства и угрозы, но Евгений прошел мимо как бы и не замечая Федора, погруженный в свои мысли, улыбающийся, словно влюбленный. И Федор осекся, потому что увидел в этой улыбке что-то действительно странное и непонятное. А пьяные люди, как и известно, боятся непонятного.
Свой первый аванс (сумму немаленькую, надо заметить), Евгений отдал семье, взяв себе лишь четверть на еду и новые ботинки: стремительно наступала зима, а старая обувь износилась до той степени, когда стопой начинаешь чувствовать холодную мостовую и каждый камешек на ней.
Сестра, готовящаяся к окончанию семестра, была в восторге. И хотя в университете она отзывалась о работе брата с прежней брезгливостью, нападки ее стали более осторожными и не такими резкими, как раньше. Мать так и вовсе заявила, что ошибалась в сыне и попросила прощения за прошлые обиды. А соседкам поведала, что сын у нее вырос умным, дальновидным и вообще очень хорошим человеком. Мол, не кинулся на первую попавшуюся работу, как голодный пес на косточку, а подождал, выбрал себе должность по душе и с хорошим заработком. То есть, косточку облюбовал, какую надо, с кусками мяса и жира, чтоб наесться основательно.
Для самого Евгения деньги вдруг перестали играть первостепенную роль. Он, безусловно, радовался тому, что семья теперь может позволить себе на ужин курицу, и каждый вечер на столе лежит свежая булка белого хлеба, но радовался как-то отстраненно от всех, принимал это как должное, а не как результат собственной работы. Его мысли были заняты манекенами. Если точнее — совершенством позы. Он задался мыслью, что еще не достаточно профессионально отображает свое внутреннее состояние, что надо бы разработать такую позу, на которую бы даже случайный прохожий, бросивший мимолетный взгляд, обратил бы внимание, остановился бы и удивился!
Он размышлял об этом несколько недель, даже пробовал обсудить с другими манекенами, но те были заняты театром и ни о чем другом не думали. Несколько раз Евгению даже снились манекены, стоящие в странных, завораживающих позах, но, проснувшись, он в горячке тщетно пытался повторить, понимал, что не может, и бессильно скрипел зубами.
Когда же стало понятно, что размышления перетекают в навязчивую форму, Евгений решил, что пора от мыслей переходить к делу. И он начал тренироваться в нерабочее время. После закрытия булочной в распоряжении Евгения был еще час, пока уборщики наводили порядок, пока хозяин разбирал накладные и чеки, заполнял кассовую книгу и делал заказы на последующие дни. Евгения никто не выгонял, этот час он мог провести в булочной на свое усмотрение, хоть просто шататься мимо стеллажей и ничего не делать. Он обнаружил в коридоре между подсобкой и лестницей на второй этаж большое зеркало в полный рост и приступил к тренировкам. Теперь этот лишний час между работой и возвращением домой, он совершенствовал позы манекена. Евгений замирал перед зеркалом, разглядывая себя, цепляя внимательным взглядом каждый изгиб своего тела, что-то поправлял, где-то что-то менял, склонял голову то так, то эдак. Часа ему катастрофически не хватало, но у хозяина была и своя личная жизнь, он вгонял всех и поднимался на второй этаж, где у него были жилые комнаты. А Евгений торопился домой, чтобы быстрее отужинать и погрузиться в сон, который стремительно сокращал ненужные часы, проведенные не на работе. И с каждым днем Евгению казалось, что он все больше и больше приближается к совершенному искусству — быть манекеном.
9
Как и любой фанат своего дела, с энтузиазмом ныряющий в волны самосовершенствования и без оглядки и анализа поглощающий знания, не глядя назад и не задумываясь о будущем, Евгений совершенно не думал о том, зачем ему это все нужно и что будет дальше. Он был увлечен, он стремился вперед, он вроде бы совершенствовался, и ему казалось, что он все тоньше и глубже понимает профессию манекена. В начале нового года хозяин предложил Евгению комнату прямо здесь, в булочной, за умеренную плату.
— Ты все равно носишься сюда, как одержимый, — сказал он, — дома бываешь только по ночам, а выходные не брал уже два месяца. А у меня как раз есть свободная комнатка, совершенствуйся себе на здоровье хоть сутки напролет. И ведь как прав был хозяин!
Евгений, не раздумывая, согласился. Он вывез из квартиры свои вещи, чему была особенно рада сестра.
Комнатка оказалась небольшой, плохо отапливаемой, с одним окошком, из которого был виден внутренний дворик булочной. Но Евгений пока и не стремился к комфорту, важным для него было то, что он мог теперь отрабатывать позы манекена круглые сутки. Окунувшись в лихорадку самосовершенствования, он мог целыми ночами стоять перед зеркалом, в мутном отражении из-за неярких ламп улавливая чуткость собственной позы, наслаждаясь ею, упиваясь внутренним душевным светом. Теперь Евгений спал по три-четыре часа, но это совершенно не удручало его, а, наоборот, придавало сил.
Несколько раз его навещали мать с сестрой. Мать сетовала на то, как он исхудал, на мешки под глазами и совершенно уставший вид, а сестра рассказывала о своих успехах в университете и о том, что она отделила для себя часть комнаты непрозрачными занавесками и теперь живет почти самостоятельно. Евгению же почти не о чем было с ними говорить, потому что ни мать, ни сестра не поняли бы его нового устремления, им было непонятно желание сына стать манекеном. Они не видели его душу и вряд ли бы поняли всю глубину его намерений.
