Александр Матюхин - Философия манекена
— А вечером мы пойдем с тобой в приличный ресторан и хорошенько отметим! — сказал он на прощанье.
Евгений вышел на улицу, в прохладу весеннего утра, испытывая противоречивый упадок сил физических и подъем сил душевных. В то время как тело его болело, стонало, пальцы дрожали, а горячее дыхание вырывалось из горла вместе с тяжелым хрипом, душа же и сознание, наоборот, не испытывали неудобств, стремились, неслись к заоблачным вершинам, галопом скакали к будущему. Будто невидимые крылья несли Евгения к Дому Правления. Он сразу заметил перемены, связанные с приездом Президента. Всюду сновала милиция, журналисты, толпы зевак ограждали от площади большими деревянными щитками. Впервые за много времени работы у Евгения потребовали пропуск. Милиционер сверился с фотографией, буркнул: «А, манекен» и жестом указал, мол, проходи, не задерживай.
В холле тоже суетились министры, дипломаты и журналисты. Милиционеры торопливо репетировали план движения людей, сверялись с чертежами и о чем-то между собой спорили. Евгений торопливо прошел под лестницу, в свой кабинетик, закрыл дверь и присел на табуретку перед зеркалом. Сердце его колотилось с невероятной силой. При взгляде на костюм Революционера, лежащий тут же, аккуратной стопкой, Евгений вдруг подумал, что оденет его сегодня в последний раз. А потом уйдет в отпуск, выспится хорошенько, вылечится, попросит Арсения взять его работать на фабрику. Арсений не откажет. Может быть, даже сам предложит на днях. Главное — отдохнуть. А то ведь действительно работа на износ.
Собравшись с силами, Евгений переоделся, аккуратно переложил книгу в карман пальто Революционера. Евгения подташнивало и кружилась голова. Выходя из кабинетика, он твердо решил отработать сегодняшний день и взять отпуск.
Никто не обратил внимание на манекена, который пересек холл и забрался на свое рабочее место. Люди привыкли не обращать внимания на тех, кто ведет себя тихо и незаметно. Евгений замер в привычной позе, стараясь придать каждому изгибу своего тела определенное значение. Вокруг него бегали и суетились. У его ног два журналиста принялись оживленно что-то обсуждать. Евгений расслышал несколько фраз о том, что буквально минуту назад милиция задержала двоих террористов с самодельными гранатами. Один из террористов якобы был манекеном, который стоял на заднем дворе Дома Правления, у фонтанов.
— Расплодилось бездельников, — говорил один журналист, — манекены-статуи, манекены-памятники. Стоят себе, глазеют по сторонам, лишь бы ничего не делать…
Оба поглядели на Евгения с нескрываемым презрением, и отошли подальше, продолжая беседу. А Евгений стоял Революционером, душа его пылала от негодования и от ощущения, что скоро все изменится, все будет по-другому. В своих мечтах он представил, как спускается с постамента и протягивает Президенту книгу. И тот раскрывает ее, листает страницы, и на старом морщинистом лице вдруг проскользнет ПОНИМАНИЕ…
От волнения сердце Евгения застучало с новой силой, дыхание сперло. Предательски потемнело в глазах, а виски сдавил тугой обруч. Нет, только не сейчас! — успел подумать он, но ноги вдруг подкосились. Проклятая болезнь! Ну, почему так не вовремя!
Боль взорвалась где-то внутри, вспыхнула перед глазами, где мир кувыркнулся и перестал быть нормальным. Евгений рухнул с постамента, широко раскинув руки, словно планирующая птица, и полы его плаща развивались в стороны.
Он почувствовал боль от удара. В левом плече болезненно хрустнуло, перед глазами вспыхнуло, рот наполнился кровью. Сквозь гул в ушах он услышал оживленные крики, топот. Чьи-то руки схватили его, перевернули на спину. Это был один из журналистов.
— Живой? — спросил он. Где-то за спиной журналиста кричали: «Врача! Врача!»
Те же руки шарили по телу, причиняя легкую боль и вызывая дрожь. Евгений закашлял кровью, склонил голову на бок и увидел собственное плечо, выбитое невероятным образом. А на паркетном полу, совсем рядом, лежала книга. Она, должно быть, вылетела из кармана плаща. Часть бумаги сорвалась, обнажая что-то блестящее… какой-то металлический корпус… и Евгений увидел спутанный клубок проводов и будто бы показалось ему в болезненном бреду, что в широкой трещине металлического корпуса видит он маленькие аккуратные часики, и секундная стрелка мелькает там с невероятной быстротой. И как-то громко над ухом журналист сказал:
— Вот черт! И где-то вновь закричали громко: «Бомба! У него бомба!»
И журналиста словно ветром сдуло. И воздух наполнился громким, чудовищно громким топотом сотен ног по гладкому паркетному полу.
А Евгений не в силах был оторвать взгляда от бомбы, от мелькающей секундной стрелки.
И в это мгновение боль обрушилась на него, вся та боль, которую он сдерживал много дней. Грудь опалило жаром, сдавило горло, в виски впились острые когти. Физическая боль смешалась с болью душевной, словно прорвало плотину, словно хищник кинулся на беззащитного зверя и разорвал душу в клочья. И ни осталось ничего, кроме горького привкуса лжи и разочарования. Одна пустота вместо души, черный пепел, которым набили пустое тело манекена. Евгений закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. И тут прогремел взрыв.
ноябрь 2008 — январь 2009
